Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен" ⇐ Раскрутка

[santehlit]

- Тебе что за забота?
- Да мне-то никакой.
Вдруг впереди и немного сбоку от лодки браконьеров вода разверзлась, и из пучин её всплыла ужасная башка с огромными глазами и ртом оскаленным. Тяжкий стон над плёсом прокатился. Для этого Гошка сунул широкий раструб рупора, когда-то им украденного в школе из пионерской комнаты, в воду и прорычал в него. Эффект неподражаем – звук нёсся будто из сумрачной глубины
- Ой! – Катков попятился и кувыркнулся за борт.
Губан замер в лодке, балансируя шестом, глаз не спуская с болотного чудовища. В этот миг Катков вырвался из холодных объятий водяного, тянувшего его на дно, и с душераздирающим воплем вперемешку с захлёбывающимся кашлем обрушился на борт плоскодонки. Губан, потеряв неустойчивое равновесие, ухнул в воду, умудрившись концом шеста стукнуть приятеля по мокрой макушке.
Через рукоятку утюга на дне, потянув бечёвку, я увлёк чудище под воду.
Через минуту.
- Что, что это было?
- А чёрт его знает – если не показалось, то что-то было.
- Враз двоим почудиться не может.
- Ну, значит, было….
Браконьеры, держась за перевёрнутую лодку, отчаянно вертели головами.
- А вдруг….
Словно по команде кинулись карабкаться на днище. Я отпустил бечёвку – голова всплыла, и Гошка дунул в рупор:
- У-у-ох-хох-хох…!
Октябрьские пацаны сиганули в воду и вразмашку наперегонки метнулись к Острову – здесь ближе берег. Нам их лодка в трофей осталась, и двумя браконьерами стало меньше.

10

Для благородных целей пошли на воровство – упёрли с крыши кинотеатра «Мир» звуковую сирену. Она там издавна стояла, изредка народ пугала, что может случиться война. А мы решили, что войны не будет, и больше пользы от сирены на болоте.
Она с двигателем электрическим была, но он нам ни к чему. Его мы деду Калмыку отдали, а тот через редуктор присобачил к сирене велосипедную педаль. Крутишь, и сирена воет не хуже, чем с электродвигателем. Опустишь её раструб в воду, и страшный вой, будто рождаясь в глубине болотных недр, разносится в воде из края в край. Жил бы на Займище пёсик Баскервилей – концы б от страху отдал. И выпи разом голос потеряли – нашлась замена.
Слух, что в болоте завелось Чудище Поганое, быстро разнёсся по окрестности. Дело в том, что с помощью размалеванной футбольной камеры, бечёвки, протянутой через ручку утопленного утюга, и рупора мы сыграли злую шутку не только с Губаном, а навели тоску и тревогу на многих лодочных владельцев. Я только рассказал о том случае, как месть за прошлое. А так…. Мы забирались на лодке в камыши, таились там, выжидая очередную жертву, и пугали всех без разбору.
С некоторых пор желающих пуститься в плавание по Займищу очень поубавилось. Вечерами, управившись с делами, собирались обыватели на берегу – те, кто видел и пострадал, стращали ещё непосвященных. Разговоров было….
Вот тогда Гошке и пришла эта мысль с сиреной.
Первый раз они поплыли с Пашкой безобразничать, а мы с Нуждасиком затесались в толпу – засвидетельствовать результат. Всё шло как всегда – одни доказывали и горячились, другие ухмылялись и не верили. Вдруг из глубин болота родился протяжный вой, поднялся над камышами, пронёсся из края в край, отразился от далёкого бора и вдруг обрушился на окраину посёлка. Люди заохали, заахали, засуетились.

[santehlit]

- Вы слышали? Слышали? Вот что это такое?
- Нет, надо милицию вызывать или учёных.
- Ага, болотоведов.
- Да выпь это, наверное. Неужто не слыхали раньше?
В этот самый момент выпи – огромные отвратительные птицы с зобами бакланов – закружились вдруг над камышами.
- О, Господи, - прошелестел чей-то всхлип, и народ обмер от страха.
Только-только птицы успокоились, расселись по своим гнёздам и кочкам, ужасный вой родился вновь и на этот раз взбудоражил всё Займище. Утки с тревожным кряканьем стригли камыши. Чайки учинили свистопляску. Хор чибисов на бис исполнил арию «Чи-вы, чи-вы, сан?». А кулики со страху жалобно трясли крылышками.
Насмерть перепуганы были их извечные враги – люди. Я видел, как крестились коммунисты.
Наверное, осудите – вот, стервецы, ремня им мало. А я, поверите ли, до сих пор ни грамма не раскаиваюсь. И Гошка, до потери человеческого облика спившийся приятель мой, в минуты (что редко с ним бывает) протрезвления ностальгически вздыхает:
- А ты помнишь…?

11

Восточный гороскоп характеризовал меня, родившегося в год Деревянной Лошади, как человека с болезненным чувством справедливости. И он прав даже в этой истории с чудо-юдом болота Займище. Борьба была честной: кто не хотел – тот не боялся. Например, Борис Петрович Могилёв (однако ж, фамилия!) сказал:
- Ерунда всё это.
Сел в лодку, поплыл на плёс и поставил сети. Вернулся целёхонький. Да это и понятно - исполнители и создатели Чудища Поганого в это время всей гурьбой глазели на храбреца с берега.
- Погоди, - вещали прозорливые. – Уж как Оно возьмётся за тебя, тогда попляшешь.
Мы головы сломали, строя планы мести зарвавшемуся соседу – только серены и морды из пучины теперь казалось мало. Тут нужен был индивидуальный подход. И, кажется, мы его нашли.
Вы когда-нибудь видели, как ведут себя животные в лодке? Они замирают в испуге, если вовремя не успели сигануть на берег, потому что вода - это не их стихия. Нет, коровы, те достаточно глубоко забираются в прибрежные камыши – и полакомиться есть чем, и от оводов спасение. А вот мелкорогатые - тем кровососущие не страшны – помочат бороду с бережка и дальше ни шагу.
Козёл у соседей был – большой, старый, злой. Раньше мы воевали с ним - он на нас с рогами, мы на него с рогатками. А тут мириться вдруг пришли – с хлебом, солью, огурцами свежими, морковкой да капустными листами. Дары он съел и косится чёрным глазом. А мы его погладили – по морде, за ушами. Принесли ещё, маним. Он за нами до берега бежал, в лодку забрался – а там целый ворох капустных листьев. Пока он хрумкал, лодка в плавание пустилась (ну, не сама, конечно – я ею правил) и добралась до одной из лабаз Первого плёса. Тут монопольно растянулись поплавки Могилёвских сетей. Тут и должна была разыграться задуманная трагикомедия.
Лодку мы на лабазу втащили, и бородатого с неё сманили. Плавсредство отвалило. Козёл, управившись с угощением, начал метаться по лабазе, жалуясь и протестуя – бе-е-е! В воду он боялся, но лихо сиганул в причалившую лодку.
Понятной стала задумка наша?
Добавлю ещё, что делались эти приготовления тайком. Лодки мы прятали далеко от общего прикола. Их было две – наша (отцова) и Губана, доставшаяся нам в трофей. Отца в описываемые дни вообще не было в Увелке. Инвалид войны, он дважды в год уезжал по бесплатным путёвкам в санаторий. И это избавило нас от противостояния в борьбе за Займище. Согласитесь, с родным отцом воевать – как-то ни того.

[santehlit]

Прыжок козла с лабазы в лодку мы репетировали два дня. Всё обещало успех задуманного. И поначалу так и развивалось. Мы все (включая старого козла) были на исходных позициях, когда бесстрашный Могилёв вывел свою плоскодонку на плёс. Он подрулил к дальним камышам, положил шест поперёк лодки, отвязал кончик сети и начал выбирать её, петля за петлёй. До лабазы, за которую был привязан второй конец сети, оставалось меньше метра, и в этот момент Гошка врубил свою сирену. Всех ужасающий рёв родился где-то в глубине, вырвался на простор и со скоростью звука понёсся над водой. Я отпустил верёвку, и морда Чудища Поганого всплыла на расстоянии вытянутого шеста. В этот момент Вовка с Пашкой отпустили козла. Он в два мгновения пересёк лабазу и прыгнул к Могилёву в лодку.
Ну, что рассказывать! Разыграно было как по нотам – не зря же репетировали. Концовку, конечно, трудно было предсказать – да мы о ней и не задумывались. Нам так хотелось Могилёва запугать, что и думать не думалось – а что из этого может получиться.
Бесстрашный рыбак визжал как девица и наверняка в штаны наложил. На пару с козлом они опрокинули лодку. Вынырнули нос к носу, и орали каждый о своём. Причём, безграмотный козел, только блеял, ну, а Могиль прошёлся по всей известной человечеству лингвистики – от поросячьего: - И-и-и-и-и…! до утробно-бычьего: - У-у-у-у-у…! Кинулся прочь. Мне показалось, не вплавь, а бегом по дну, потому что голова его, увенчанная тиной то исчезала в воде, то появлялась вновь, но уже чуть дальше. Так он добрался до прибрежных камышей у Острова и скрылся с глаз наших долой.
Козлу повезло меньше - он запутался в сетях и начал тонуть. Пашка прыгнул к нему с лабазы, но получил сильнейший удар острым копытом в бок, и кандидатов в утопленники стало двое. Когда мы с Гошкой подогнали лодки к месту трагедии, они уже изрядно нахлебались воды. Но – слава Богу! – обошлось без жертв. Козла мы так и доставили на берег – спелёнатого могилёвской сетью. Его отпустили - спасибо, друг! – а сеть выбросили, ни на что теперь не годную. Лодку конфисковали.
Могилёв несколько дней лежал дома больной, а потом явился на берег пьяный, злой, с ружьём. Чью-то лодку отомкнул, отчалил.
Народ на берегу напутствует:
- Прибей его, Петрович! Давно пора. Ну, держись, Поганище Болотное!
У кромки камышей из-под носа лодки шумно взлетела утка. Могиль весло бросил, ружьё схватил. Но не выстрелил – замер на несколько мгновений в нелепой позе, а потом рухнул за борт. Вынырнул, ругаясь и отплёвываясь:
- Падла, напугала!
На берегу потешались:
- Возвращайся, Аника-воин. Где тебе с нечестью управиться.

12

Ещё один сюжет из той же серии борьбы за Займище. Был у отца друг – Иван Иванович Митрофанов. На болоте он косил траву на лабазах, жал камыши серпом, ставил сети и всё лето стрелял уток. Ружьё у него было двадцать восьмого калибра - патроны длинные, тонкие. Звук от выстрела, как от мелкашки - его почти не слышно. Вот Митрофанов и приловчился. На болото сплавает, домой на загривке сноп камышовый несёт – а в снопе утка, а то и две.
Я однажды его прямо спросил:
- Дядя Ваня, зачем вы браконьерствуете?
Он мне на глаза кепку натянул:
- Семью кормить, Толька, надо.
Семья у него большая – шесть дочерей, сам да жена.

[santehlit]

Когда начались известные события, Митрофанов в толпе не судачил, Чудище Поганое не клял и не боялся - тихонько лодку перегнал на Остров, спрятал в прибрежных камышах и продолжал свой незаконный промысел.
Долго я противился желанию ребят избавить Займище от последнего браконьера - дядя Ваня был добр ко мне, частенько зимними вечерами сражались с ним в шахматы. Приходили с отцом и играли навылет. Хозяин постоянно сиживал в очередниках, а хозяйка нос совала в дела мужские:
- За прокат с них бери, Ваня, за прокат.
Не хотелось мне лишать мясного к столу многодетную семью, но разве этим «краснокожим мстителям» что-нибудь докажешь!
Началась подготовка к операции как всегда с изучения повадок объекта.
На Займище было четыре плёса – по крайней мере, мне известных. Про Первый и Вы теперь знаете. Второй плёс ещё называли Кругленьким. Был и Третий, о существовании которого знали только мы с отцом, да Иван Иваныч. Там лабазы были хороши – отец с приятелем выкашивали их наперегонки. Там сети были в безопасности. Где-то здесь и прятал своё знаменитое ружьё браконьер Митрофанов Иван Иванович.
Я предлагал:
- Давайте выследим и украдём ружьё.
Мне возражали:
- Другое притащит.
- Таких ружей на свете больше нет.
- Нет, гнать его надо с треском, чтобы дорогу сюда забыл.
Большим любителем «тресков» был у нас Вовка – пиротехник хренов. Он накачал ацетиленом резиновое чучело утки. Газ, по его задумки, должен от выстрела взорваться. Ну, а потом вся последующая какофония звуков и морд всплывающих.
Иван Иванович прибыл на плёс, как на репетицию. Камыша сноп нажал, сети собрал, к лабазе причалил, пошарил где-то в камышах, вернулся с ружьём. Сел в лодку, поджидать добычу и закурил. Мы на своих плавсредствах таились в камышах и молили Бога, чтобы какая-нибудь водоплавающая дура не навела в нашу сторону митрофановский «оленебой».
Вовка потянул за верёвочку, и резиновый муляж отправился в последний путь. Дядя Ваня его не видел, продолжая неподвижно горбиться в своей лодке. Тогда Нуждасик дунул в манок. Друг моего отца, повертев головой, заметил утку - лёг на дно, ствол на борт. Долго целился. Потом выстрел, взрыв. Митрофанов как ошпаренный вскочил. Тут концерт по заявленной программе – ужасная морда из пучин, вой на всю округу.
Дядя Ваня в воду не упал, только ружьё уронил - оно чиркнуло по краю лабазы и в пучине скрылось – лодку с лабазы столкнул и так шест размотал, что только мы его и видели. Вообщем, получилось, как нельзя лучше – и лодка у него осталась, и сети целые. Вот ружьё…. Уж как за ним мы не ныряли, воды болотной наглотавшись до тошноты – всё напрасно. Наверное, скользнуло под лабазу, а там и чёрт сломает ногу – ил, мрак, корней переплетенье.
- Ну, и чего добились? – ехидничал я над друзьями.
Они согласно кивали головами и руки разводили – ну, кто бы мог подумать. Действительно, кто – самим надо шевелить мозгами.

13

Приступаю к самым печальным страницам повествования.
Не знаю, что подтолкнуло событие – может требования возмущённых граждан, насмерть запуганных болотным Чудищем, может деньги замороженные (по выражению отца) оттаяли вдруг и заработали, а может всё шло по плану – государственному плану осушения заболоченных площадей. В том месте, где закончился, не дотянув до береговой черты, давным-давно вырытый канал, появился огромный экскаватор.
- Ну, теперь капец Поганищу Болотному, - судачил народ.

[santehlit]

Мы туда. Стоит огромный экскаватор с огромным ковшом на широченных гусеницах. Такому Займище в реку спустить – плёвое дело. Два машиниста работали на нём. Один, который помоложе, приветливо помахал рукой. Мы отмолчались.
- Сожгу, подлюгу, - пообещал Пашка.
Экскаваторщики до пяти поработали, закрыли все дверцы на замки, сели на велосипеды и укатили по дороге в город. И мы побрели. Что можно противопоставить мощи стали, напору детища цивилизации – украденную сирену или, быть может, соседского козла? Поняли, что мы обречены на поражение, и обречено на гибель наше Займище.
Среди ночи всколыхнулась окраина. Пожар! Пожар! Сверкая огнями, разрывая ночь сиренами, по направлению к лесу промчались две пожарные машины. На его опушке горел экскаватор. Хорошо это было видно с околицы – как на картинке.
Чьих рук дело? Точно знаю – не наших. Может, Робинзон постарался – ведь для него гибель Займища личная трагедия. Хотя куда ему – затюканный школьный учитель, пенсионер. Может, сам загорелся. Ну, тогда с нами Бог!
Мы воспряли духом. И, когда увезли сгоревший экскаватор, а на его место сгрузили новый, нанесли землероям визит. Их уже было четверо. Работали до потёмок и на ночь никуда не уезжали. Рядом стояла будка с печной трубой – в ней они и отдыхали. Варили себе обед, а вечерами пекли картошку на костре. Нас пригласили. Была цель – запугать их баснями о Займище. И мы старались. Мужики слушали, качали головами и переглядывались.
На следующий вечер пришли к экскаваторщикам с Нуждасиком – полмешка картошки принесли. Угощайтесь, товарищи! Они нам руки жмут, как старым знакомым. Гошка с Пашей в это время перегоняли лодку с сиреной поближе к каналу. Лишь стемнело, врубили её. Тоскливый протяжный вой пронёсся над Займищем, отразился от стены бора и рассеялся по камышам. Встрепенулись лягушки, свист утиных крыльев над головой.
Нет, не ударились командировочные в панику, не бросились в бега. Тревожно лишь переглянулись:
- Оно и есть?
Мы с Вовкой:
- Да! Да!
И драпать приготовились, чтобы посеять панику. Но тут один встал и принёс из будки ружьё.
- Пусть только сунется.
Ружьё на его коленях было аргументом. Мы поняли, что зря старались, что их не запугать. А Пашка с Гошкой долго надрывались, не давая уткам спать.
Вода ушла разом. Утром пришли к берегу, а его нет – до самых камышей блестит чёрным илом обезвоженная твердь. Лодки жмутся испуганно к приколу – что произошло? Где гладь родной стихии? Над болотом птицы носятся в тревоге – как теперь жить?
Жваки к берегу топают втроём, в руках обрезки досок с завязками – болотоступы. На плечах мешки, сачки. Эти времени зря терять не будут! Ушли по проходу на Первый плёс – вернулись с полными мешками. Теперь с рыбой так – бери её голыми руками.
А мы пошли к новым друзьям. Один кашеварил у костра, другой пошёл за хворостом. Двое на экскаваторе далеко в болото вгрызлись. Мы пошли по его следу – широкой канаве, до краёв заполненной взбаламученной водой. Шли в кедах там, куда только на лодке раньше добирались. Восторгов не было, печаль была, и реквием звучал в сознании.
Прощай, родное Займище! Прощай навсегда! Мы хоть что-то имели от тебя, а следующее поколение пацанов жутко будет завидовать собирателям кокосов.

[santehlit]

Секрет великого рассказчика

Мир прекрасно обошелся бы без литературы;
еще лучше он обошелся бы без человека.
(Ж. П. Сартр)

1

А секрета никакого нет. Просто люблю я это дело, с самого детства практикую и совершенствую. Бывало, прочитает мне, дошкольнику безграмотному сестра сказку, бегу стремглав пересказывать маме. Да с такой правкой сюжета, что сестра за спиной удивлялась - откуда что берёт?
Потом в нашем доме появился Телевизор. Голубой Волшебник не только создал благодатную почву для расцвета воображения, но и укрепил авторитет рассказчика.
- А вот вчера по телику…, - начинал я, и не находилось оппонентов в кругу слушателей, осмелившихся заявить:
- Да врёшь ты всё!
К тому времени, когда все окна нашей улицы засветились голубым огнём в вечернюю пору, я уже научился отличать в толпе благодарных слушателей от тех, кто слышит только самого себя. Вот Валерка Журавлёв (по уличному – Халва), он мне сразу предложил – давай фильмы сочинять:
- Посмотрим телик, подумаем, а завтра расскажем – ты мне свой, а я свой.
Знаете, как в домашнем задании по литературе:
- Придумайте, ребята, сочинение на тему – ну, например, «Как я провёл лето».
Валерка старше, а стало быть, хитрее – у них телевизора ещё не было тогда, он решил сыграть на моей слабости к умственному творчеству. Так-то оно так, только его предложение дало толчок к развитию реалистического воображения. То есть, сочиняя не снятую картину, мы брали за неё ответственность – и сюжет должен более-менее быть правдоподобным и придуманные трюки выполнимы.
Кстати, Валерка был прекрасным рассказчиком, и слушать хорошо умел. Обычно мы забирались в какое-нибудь укромное место, где никто не мог нам помешать, подразумевалась команда: «Камера! Мотор!» - и кино начиналось. Мы действительно начинали рассказ с описания места событий – «…. остов затонувшего корабля покоился на дне моря. Если прыгнуть со скалы с большущим камнем в руках, то можно коснуться ногами его палубы….» и т. д.
Герои наших фильмов доставали сокровища с морского дна, дрались с пиратами и сами становились морскими разбойниками. Замечательный сюжет был о подводной лодке, на которой мальчишки мстили корсарам Третьего Рейха. Валерка придумал приключения на почтовой машине, перевозившей деньги – за ней гонялись бандиты, и юным храбрецам надо было не только умело водить автомобиль, но и метко стрелять из пистолета. В его фильмах звучала и лиричная струна – как правило, это были взрослые девушки, пионервожатые или даже учителя, влюблявшиеся в главного героя.
Публикация в «Пионерской правде» «Комендант Каменного острова» дала почву для создания целого сериала. Нашим с Валеркой воображением пацаны обосновались на речном острове и объявили войну миру всему – они дрались с другими пацанами, пакостили взрослым, зашугали мусоров.
А «Ночной орёл» из той же газеты…. Человек, летающий силой своего воображения и несущий смерть гнилой фашистской нечисти, родился задолго до голливудского Супермена. Вообще, тема партизанского детства была самой популярной у сценаристов «Увелка Интертеймен». Мы даже немцев до Южного Урала допустили, чтобы максимально использовать наше знание местности в борьбе с оккупантами.
- Мы, наверное, с тобой, - я так приятелю и заявил, - когда вырастим, в кино пойдём работать сценаристами.
- Не-а, - Валерка не воодушевлялся, - я буду артистом.
Толстый, круглолицый, улыбчивый, с живыми глазами, он очень смахивал на Бывалого из «Самогонщиков».

[santehlit]

Однако год проработав, «Увелка Интертеймен» закрылась – Журавлёвы купили телевизор. А Валерка, к сожалению, артистом не стал – вырос и насмерть замёрз по пьяной лавочке.

2

Не помню, как сложилось наше трио. Ну, может быть, что так – жгли мы за горкою костёр (мы – это Гошка Балуев, я и Сергей Грицай), я, как всегда, рассказывал….
…. а потом он…. ну-ка, встань-ка, встань…. ка-ак вот так вот даст!
Гошка поднялся, я махнул у его скулы кулаком, и мой приятель картинно рухнул на траву.
Грицай:
- Ну, вы даёте. Прям как в кино.
Я продолжал:
- А потом на него двое…. и ты вставай…. Он этому р-раз! Этому р-раз!
Приятели в траве, а я стою героем. Наверное, вот так и началось. Главное, что всем понравилось. Я сочинял приключения трёх друзей, и мы тут же исполняли пьесу в лицах.
Прелюдия была. Будто трое парней, стоя на ЖД мосту увидели очкарика студента. Без денег и голодный сидел он на перроне, оседлав огромный чемодан. Что за тип? От поезда отстал? Мы подошли. Познакомились. Оказалось – ему негде жить да и не на что, как, впрочем, и ехать. Но летом разве пропадёшь у нас? Взяли с собой, поселили в брошенный сарай, хавчиком снабдили. А он поведал – в чемодане чертежи машины времени. Если мы поможем её собрать, то первыми и испробуем. Натаскали запчастей, и пока он собирал, мы по рукописи из его чемодана изучали приёмы древнеиндейской борьбы «Сагу-сагу» - в путешествиях по времени быть ко всему должны готовы.
Я надеялся, что так и будет - мы поможем спартанцам Леонида, гладиаторам Капуи, на рыцарском турнире отличимся. Но ребятам, оказалось, милей Увелки места нет. Короче, мы удрали от очкарика и, вооружённые приёмами удивительной борьбы, отличались на улицах посёлка.
У наших героев были имена: я – Зико (Зимин Коля), Гошка – Хапа (Харламенко Паша), Сергей – Шуба (Шура Баринов). И характеры: Зико – выдержанный и справедливый, Хапа – задиристый и хвастливый, Шуба – толстый паникёр.
Ну, вот вам акт многосерийного спектакля.
ДК п. Увельского «Горняк». Суббота. Танцы. В фойе меж раздевалкой и окошком «касса» суетится молодёжь – девчонки прихорашиваются у зеркал, парни кучкуются. Входят трое.
Хапа:
- Как говорится, с корабля на бал.
Шуба:
- Попал бы на бал – да денег кот наплакал.
Хапа:
- Да брось ты – с нашими талантами….
Надевает солнцезащитные очки, протискивается через очередь к билетной кассе.
Хапа:
- Шерше ля фам…. Мон плезир….
Проталкивает голову в окошечко.
Хапа:
- Артистов вызывали? Нам бы контрамарочки на вход….
Голос из окошечка:
- Каких артистов? Ничего не знаю. Вон подойдите к контролёру.
Хапа протискивается через очередь:
- Шерше ля фам…. Мон плезир….

[santehlit]

Хапа беседует с контролёром у входа в зал. Тот подзывает оркестранта. Хапа договаривается с ним и машет приятелям рукой. Троица проходит в зал, где играет ВИА и танцует молодёжь. Перерыв.
Конферансье подходит к микрофону:
- У нас в гостях солисты «Челябинского Диксиленда» - попросим на сцену.
Зал хлопает в ладоши. Друзья поднимаются к инструментам. Зико берёт соло-гитару, Шуба садится за ударные, Хапа пристраивается к синтезатору. Звучит сирена пикирующего бомбардировщика.
Зико поёт:
- Я иду по выжженной земле, гермошлём застёгнут на ходу
Мой «Фантом» как птица быстрый в небе голубом и чистом
С рёвом набирает высоту….
В зале беснуется молодёжь.
Спустя полчаса, в курилку входит группа подвыпивших парней, видит неразлучную троицу и начинает задираться.
- Все артисты педики.
- А эти что тут делают?
- А не пойти ли вам в бабскую уборную?
- Если они ешё вас туда пустят – для таких, как вы, туалет на улице.
Хапа снимает солнцезащитные очки:
- Скажи, Тулупчик, здесь кто-то что-то вякает, или ты слух мне подсадил своим барабанным боем?
Шуба:
- Ша, ребята, пришли пописать – туалет за дверью. Да поспешите, а то, не дай Бог, в штаны….
Один из вошедших:
- Ну, толстый, ты достал…!
Кулак летит в лицо Шубе и попадает в стекло зарешёченного окна - нападавший ломает руку, воет и скачет. Вспыхивает потасовка – подвыпившие парни бросаются на Шубу, бестолково машут кулаками, не причиняя ему ни малейшего вреда. Зико преспокойненько сидит на подоконнике, болтая ногами. Хапа хлопает в ладоши и подзадоривает нападающих:
- А ну, дай! А ну, дай! Эх, не так надо.
Наконец, избив друг друга, пьяные парни успокаиваются на полу курилки.
Шуба:
- Ну вот, описались – а я им говорил.
Ребята выходят в танцевальный зал. В курилку спешат два милиционера.
Шуба:
- Запахло жареным – пора смываться.
Через фойе выходят на крыльцо ДК. Прямо у ступеней стоит служебный «бобик», сверкая проблесковым маячком. Три милиционера с дубинками выстроились в ряд. В дверях шум и давка – мужская половина завсегдатаев ДК ударилась в погоню, артистов наказать.
Шуба:
- Кажется, влипли.
Прыгает через перила на клумбу, убегает в темноту. Следом три милиционера и часть парней. Две другие (части) оттесняют в разные крылья парадного крыльца Зико и Хапу, пытаются избить. Только это им плохо удаётся. Вооружённые приёмами сагу-сагу, герои легко уклоняются от любых ударов. Из темноты выбегают три милиционера, за ними гонится Шуба, а за ним толпа озлобленных парней. Снова исчезают в темноте, наматывая круги вокруг здания.
Когда рассказ идёт о Хапе, мы с Серёгой в роли нападающих – бестолково мажем по его лицу, удачнее попадаем по своим и неуклюже падаем. То же самое происходит с Зико и Шубой.

[santehlit]

Усталые, непобеждённые возвращаемся домой, чтобы на следующий день встретившись, предложить:
- Ну что, за горку?
В своих спектаклях бывали мы на стадионе, всех побеждали в соревнованиях. Наведывались в соседние деревни, ездили в Челябинск, куда-то на море. Только к очкарику путешествовать во времени мои друзья никак не соглашались.
На зиму артисты брали отпуск, с нетерпением ожидая тёплых дней. Но однажды весной Грицай сказал:
- Хватит заниматься детством.
И за горку не пошёл.
Нам с Гошкой жаль было театра, но у двоих не получалось. Пригласили Сашку Колыбельникова (по-уличному – Галчонок) в артисты. Но тот на первом представлении так «сымитировал» мне удар в глаз, что искры полетели, и всплыл синяк. Распинав мягкое место, отправил дебютанта прочь. Так распалась наша труппа.

3

Мой хромоногий друг Балуев Георгий сильно переживал закрытие театра – лишь на его спектаклях он мог себя представить здоровым парнем без жизненных проблем. Дело в том, что Гошка и его мать были бездомными. Ну, не было у людей своего угла - квартиры или хотя бы комнатушки в коммуналке. Не было и родственников, готовых приютить. Не знаю, откуда, но однажды они появились в нашем краю, поселились квартирантами у деда Калмыка. Потом бабка Калиниха (законная супружница хозяина и хозяйка дома) подловила мужа с квартиранткой в подлой измене. Гошка с матерью были выставлены за дверь - куда-то уехали.
После этого забузил дед Калмык. Был он жилистый и сильный, и, несмотря на преклонный возраст, ему нужна была женщина. А бабка его, Калиниха, какая женщина – смех, да и только! Старая, беспардонно толстая - всех сил её хватало добраться от постели до стола. При этом она так надсадно дышала, что казалось - пришёл её последний час. Не только супружеские, вообще никакие обязанности по дому она не выполняла – ни готовила и ни убирала. Поругались старики, подулись, помирились и решили вернуть квартирантов.
Дед знал, куда они уехали, смотался и привёз. Только теперь, прелюбодействуя, он не только не таился от жены, но даже и от Гошки. Это очень расстраивало моего друга. Потому что с годами, дед силой мужской крепчал, а головой слабел. Он мог схватить свою квартирантку даже и в моём присутствии, задрать юбку ну и …. Вы понимаете. Я выскакивал из гостей, как ошпаренный. Гошка такой же, но из своего дома.
Почти каждый вечер он приходил ко мне и подолгу сиживал.
Мама однажды заметила:
- Что, телевизор сломался?
Гошка стеснительный был парень, намёки сразу понимал:
- Толян, пойдем гулять.
И мы гуляли, если, конечно, не было дождя на улице, и не трещал мороз. Но я был слишком деятельным, чтобы просто так слоняться, а Гошка мечтал о счастливой взрослой жизни – детство-то у него украли. Так родился наш сочинительский дуэт.
Нет, мы не пустословили с прологом – вот, когда я вырасту…. Мы переносились в мечтах в далёкие страны, в минувшие времена. Рассказывали друг другу о том, как бы поступили, случись то-то и то…. По улицам гуляли, как влюблённые, по очереди впрягаясь в сюжет. О себе что говорить – сочинитель с малолетства. Но как у Гошки получалось здорово! Он умел подмечать и озвучивать такие детали, которые могли только мелькнуть в моей голове и не скатиться на язык. В соавторстве у нас получался красивый, убедительный рассказ.

[santehlit]

Например, из «Борьбы за огонь» Ж. Рони-старшего вспомнили пещеру под валунами, в которой герои спасались от огромного льва и его подружки – саблезубой тигрицы. Мы этот грот немножко окомфортили – провели туда родник (вода нужна при длительных осадах), придумали балкон, откуда метали стрелы, копья и булыжники на головы врагов. Охотились на зверей и из их шкур шили одежды, а из костей делали наконечники для стрел и дротиков. Отбивались от набегов диких людей – ужасных людоедов. Жарили в мечтах бизонье мясо и давились слюной на тёмных бугорских улицах.
Потом мы стали спартанскими парнями: я – Сандро, а он – Витто. Даже его хромоте нашлась причина – удар мотыги бородатого илота. Ему дочь несла в котомке завтрак, а мы с Гошкой (нет, с Витто) его отняли. Мы убежали из Спарты в поисках приключений и страшно изголодались, а тут она….
Котомку отняли и стали насыщаться. На её вопли с поля прибежал отец. У нас был на двоих один лишь меч, и Витто дрался голыми руками. Илот вогнал ему в бедро мотыгу, а я отсёк крестьянину башку. Рану Гошке перевязали, но она загноилась, и надо было спешить домой.
Ночь. За рекой горели огни Спарты. Мы проникли в грот, чтобы спрятать меч. За бегство из отряда нас ожидало бичевание, но была лазейка (и мы на неё надеялись) – храм Артемиды. Укрывшегося там никто не имел права трогать, даже строгая стража эфоров.
Меч спрятали в известной нише. В этот момент послышался звук шагов, и блики факелов заплясали на потолке и стенах грота. Вошли две девушки.
- Вот видишь – пусто. Никаких фавнов козлоногих нет. А ты боялась. Пошли обратно.
Девушки повернулись к выходу, но тут мы заступили им дорогу. Та, напротив которой стоял я, была вылитая Таня из Нагорного – моя первая любовь. Я описал её, ничего не приукрашивая. Гошка тоже нарисовал словесный портрет той, которой хотел понравиться. Здорово он походил на соседку Раю. Так вот о ком в душе вздыхает мой друг!
Взять силой спартанскую девушку не под силу даже спартанскому юноше. На этом я стоял твёрдо, хотя Гошке обратного хотелось. Моя спартанская Таня вырвалась и убежала. А свою Раю он таки прижучил. Тогда, по моей воле, из Спарты очень быстро прибыл отряд, из которого мы убежали - нас повязали. В храм Артемиды не попали, а легли на алтарь Зевса, и хлысты его служителей вспороли кожу на наших спинах.
- Мало крови, мало! – бесновался жрец Громовержца.
Гошка забыл о неудавшемся любовном приключении и живописал, как брызги крови марали его белую хламиду.
Потом перенеслись в Римскую империю. Мы были гладиаторами. Много славных подвигов совершили на арене Колизея, и народ Рима даровал нам свободу. Мы нанялись в легионеры. Гошка зачем-то притащил в рассказ льва. У меня это трудно увязывалось – железный строй центурии, и лёва под ногами – ну, ни к селу, ни к городу. Сколько раз я покушался на него, но Гошка начеку – каждый раз прерывал меня, перехватывая нить рассказа.
Однажды в африканской пустыне нас окружили полчища врагов – был страшный бой, весь легион погиб, нас с Гошкою в беспамятстве взяли в плен. Опять рабство, снова гладиаторские бои - теперь в усладу жителей проклятого Карфагена. Гошка друга своего хвостатого с того света притащил – оказывается, и он в плену. На арене амфитеатра нам битва предстояла с ним, а мы друг друга узнали и втроём разогнали стражу, пробились в порт, похитили корабль, до Рима добрались. Поход на Карфаген Сенат нам поручил возглавить, и наши легионы город взяли. Вернулись триумфаторами, свергли Сенат и стали императорами. Весь мир склонился римскому орлу. А мы подрались из-за Клеопатры.
Потом, чтобы не спорить и не ссориться договорились, что сочинять будем вдвоём, но об одном человеке. И рассказ вести по очереди, не перебивая: один загоняет героя в передряги, другой силой своего воображения вытаскивает. А потом сам загоняет в другую неприятность и передаёт слово соавтору.