Клуб любителей исторической прозы ⇐ Раскрутка
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
Мистических страхов во мне никогда не было, живых людей я боялась. А теперь вот вспомнила про овраг, из которого, поговаривали, вылазят черти за душами грешников, и жутко стало на душе.
Когда вновь голоса послышались, сердце моё сорвалось и помчалось вскачь. Стала внимательно прислушиваться, чтобы хоть по словам определить, что за люди ходят по кладбищу ночной порой, какие цели у них. Всматриваюсь во тьму до боли в глазах, и будто бы три тени различила - ищут что-то то ли черти, то ли люди, не разобрать.
- Бу – бу – бу, - доносятся глухие голоса.
Вот кто-то прошёл совсем рядом.
- А вот здесь давай! – мужской голос будто над ухом выстрелил
- Саня! Чёрт! Да убери ты лопату! Ой! – застонали где-то близко, и я, сжавшись, прильнула к земле.
Непонятные звуки раздавались совсем рядом и будто шли из-под земли. Не сразу я догадалась – яму копают. А поблизости негромко переговаривались:
- Саня, давай по очереди - лопата-то одна.
- На, - торопливый ответ.
Совсем рядом со мной протопали чьи-то ноги. Мимо лица скользнул профиль штыковой лопаты и почти бесшумно вонзился в рыхлый грунт.
- Фу, гадость!
На меня посыпались комья земли. Я умирала со страху в двух шагах от гробокопателей, и ничего другого мне не оставалось. Чиркнула спичка, кто-то прикурил.
- Гляди, гляди! – испуганно зашептали в темноте.
В пятне света явилось страшное человеческое с белыми оскаленными зубами. Оно покачивалось в темноте, а зубы целились прямо на меня. Лопата на миг поднялась в воздух, а потом снова с зубовным скрежетом вонзилась в почву. Земля под нею вздрогнула, будто ей было больно.
- Да ну вас! - раздался весьма спокойный голос. – Нашли, кого пугать.
Через минуту тот же голос продолжил:
- Безобразно это, мужики.
- А, брось. Мертвякам до фени.
- А вообще-то это дело подсудное. Завтра увидят, ментов пустят по следу, и…. конец твоей карьере, Саня, - третий голос прозвучал в ночи.
- Запросто может быть, - сказал первый, выбираясь из раскопанной ямы.
Другой занял его место и взял лопату:
- Не дрейфь – прорвёмся, зато будет потом, что вспомнить.
От разговоров этих, вполне обычных, страх мой мистический таял, но перед глазами ещё покачивалось в темноте страшное лицо с оскаленными зубами.
Я как-то не заметила, когда они закончили своё дело. Только вдруг стало тихо, будто и не было никого. Тишина, как тёмная и неподвижная вода разлилась над кладбищем и заложила уши. Сколько я не напрягала слух, ни малейшего звука не уловила.
Потом вдруг почудились мне причитания, доносившиеся из развёрзнутой могилы: «О, человек, спроси у людей этих, зачем потревожили меня, зачем мне голову отъяли?» Ко мне обращались эти стоны и мольбы. Сердце моё сжалась, слёзы выступили на глазах. Я придвинулась к краю могилы, чтобы заглянуть туда….
Колющий холодный страх сжал моё сердце, когда рыхлая почва пошла из-под моих колен, и я скатилась вместе с землёй на крышку гроба. Она была пробита, и осколок доски уколол занозами мои руки. Тяжёлый дух с головой накрыл меня.
Я попыталась выкарабкаться, но тщетно – хоть яма широка, да стенки круты. Потом я кричала, звала на помощь, и, наконец, затихла, вся трясясь от ужаса, жадными глазами всё искала кого-то в звёздно-облачном небе. Никаких движений, никаких посторонних звуков.
Много ли времени прошло - не знаю. Для меня оно будто остановилось. Вдруг слышу быстрые шаги в стороне. Человек. Я уже никого не боюсь - чувствую, ещё немного и задохнусь в этом смраде. Пусть хоть кто будет, хоть гробокопатель, хоть убийца, лишь бы вытащил отсюда на свежий воздух. Лишь бы сам теперь меня не испугался. А то как задаст стрекача, приняв меня за чёрте кого. Сиди тогда, старая, до утра.
Когда вновь голоса послышались, сердце моё сорвалось и помчалось вскачь. Стала внимательно прислушиваться, чтобы хоть по словам определить, что за люди ходят по кладбищу ночной порой, какие цели у них. Всматриваюсь во тьму до боли в глазах, и будто бы три тени различила - ищут что-то то ли черти, то ли люди, не разобрать.
- Бу – бу – бу, - доносятся глухие голоса.
Вот кто-то прошёл совсем рядом.
- А вот здесь давай! – мужской голос будто над ухом выстрелил
- Саня! Чёрт! Да убери ты лопату! Ой! – застонали где-то близко, и я, сжавшись, прильнула к земле.
Непонятные звуки раздавались совсем рядом и будто шли из-под земли. Не сразу я догадалась – яму копают. А поблизости негромко переговаривались:
- Саня, давай по очереди - лопата-то одна.
- На, - торопливый ответ.
Совсем рядом со мной протопали чьи-то ноги. Мимо лица скользнул профиль штыковой лопаты и почти бесшумно вонзился в рыхлый грунт.
- Фу, гадость!
На меня посыпались комья земли. Я умирала со страху в двух шагах от гробокопателей, и ничего другого мне не оставалось. Чиркнула спичка, кто-то прикурил.
- Гляди, гляди! – испуганно зашептали в темноте.
В пятне света явилось страшное человеческое с белыми оскаленными зубами. Оно покачивалось в темноте, а зубы целились прямо на меня. Лопата на миг поднялась в воздух, а потом снова с зубовным скрежетом вонзилась в почву. Земля под нею вздрогнула, будто ей было больно.
- Да ну вас! - раздался весьма спокойный голос. – Нашли, кого пугать.
Через минуту тот же голос продолжил:
- Безобразно это, мужики.
- А, брось. Мертвякам до фени.
- А вообще-то это дело подсудное. Завтра увидят, ментов пустят по следу, и…. конец твоей карьере, Саня, - третий голос прозвучал в ночи.
- Запросто может быть, - сказал первый, выбираясь из раскопанной ямы.
Другой занял его место и взял лопату:
- Не дрейфь – прорвёмся, зато будет потом, что вспомнить.
От разговоров этих, вполне обычных, страх мой мистический таял, но перед глазами ещё покачивалось в темноте страшное лицо с оскаленными зубами.
Я как-то не заметила, когда они закончили своё дело. Только вдруг стало тихо, будто и не было никого. Тишина, как тёмная и неподвижная вода разлилась над кладбищем и заложила уши. Сколько я не напрягала слух, ни малейшего звука не уловила.
Потом вдруг почудились мне причитания, доносившиеся из развёрзнутой могилы: «О, человек, спроси у людей этих, зачем потревожили меня, зачем мне голову отъяли?» Ко мне обращались эти стоны и мольбы. Сердце моё сжалась, слёзы выступили на глазах. Я придвинулась к краю могилы, чтобы заглянуть туда….
Колющий холодный страх сжал моё сердце, когда рыхлая почва пошла из-под моих колен, и я скатилась вместе с землёй на крышку гроба. Она была пробита, и осколок доски уколол занозами мои руки. Тяжёлый дух с головой накрыл меня.
Я попыталась выкарабкаться, но тщетно – хоть яма широка, да стенки круты. Потом я кричала, звала на помощь, и, наконец, затихла, вся трясясь от ужаса, жадными глазами всё искала кого-то в звёздно-облачном небе. Никаких движений, никаких посторонних звуков.
Много ли времени прошло - не знаю. Для меня оно будто остановилось. Вдруг слышу быстрые шаги в стороне. Человек. Я уже никого не боюсь - чувствую, ещё немного и задохнусь в этом смраде. Пусть хоть кто будет, хоть гробокопатель, хоть убийца, лишь бы вытащил отсюда на свежий воздух. Лишь бы сам теперь меня не испугался. А то как задаст стрекача, приняв меня за чёрте кого. Сиди тогда, старая, до утра.
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
Шаги совсем уже близко. Замерли. Кто-то шёл, увидел разрытую могилу и остановился. Тогда я шевельнулась, показаться чтоб, но говорить ещё боюсь.
Человек увидел моё лицо и дёрнулся назад. Крик у него непроизвольный вырвался, дикий, гортанный, крик человека, которому перерезают горло. Проглотил он свой крик, поперхнулся.
Никакого ущерба я в нём не заметила. Видимо, просто испугался человек, потом опомнился, не захотел шуметь. Придвинулся чуть ближе. Мне его хорошо под луной видать. Глаза широко распахнуты, дышит ртом, зубы видны. Лицо молодое.
- Подождите, - тихо говорю. – Я не причиню вам зла, только вы меня не бойтесь.
Голос его долго не подавал признаков жизни, только шумное дыхание, потом прерывистый вздох, и, наконец:
- Ты из могилы? Чего тебе здесь надо?
- Плохо мне, помоги выбраться.
- А зачем же раскопалась?
Шутит или верит?
- Я случайно сюда упала. Выбраться не могу. Старенькая я.
Лицо его передёрнулось любопытством, но в глазах ещё присутствовал страх и настороженность. А у меня заныло в груди. Я больше не могла выносить эту загробную вонь.
- А пахнет-то от тебя… Фу! – голос его был ещё не твёрд, но в словах уже бравадой потянуло. - Ты там одна или с костлявым другом?
- Вытащи, - говорю. – Не до шуток мне.
- Боюсь, мать, что физически не смогу это сделать, - он тронул свой затылок. – Шею, понимаешь, подвернул. Но тебя здесь не бросим. Друзья у меня поблизости – сейчас позову, и мигом вытащим.
- Ну, так зови скорей, - прошу. – Невтерпёж мне здесь сидеть.
Он чуть придвинулся, разглядывая меня.
- Ставлю десять против одного, что студент со страху в штаны наложит.
Чиркнул спичкой, поднёс огонёк к моему лицу.
Представляю, что он увидел. Вся перепачкана, руки до крови ободраны – ни дать, ни взять, вурдалак из могилы.
- Я тебе, бабушка, сейчас самого вежливого притащу.
Звук его быстрых шагов растаял в ночи.
И снова томительно потянулись минуты ожидания, но уже проклюнулась надежда на спасение. Скорей бы! Целую вечность сижу в этой вонючей яме. От дурного запаха кружится голова, чувство реальности притупляется, видения и голоса какие-то вновь подступили. И вдруг…
- Руки в гору, падла! И стой, где стоишь, если не хочешь лишней дырки, – голос будто над ухом выстрелил. Потом короткая, как блеск молнии, вспышка и гром настоящего выстрела.
Чьё-то тело сигает на меня из темноты. От удара я, наверное, потеряла сознание. Не знаю, надолго ли, но, когда пришла в себя, топот и крики слышны были где-то вдалеке. Что это было? Кто это был? Что за наваждение! Вспомнила – кто-то ко мне в могилку свалился. Прислушалась – точно рядом кто-то есть: отчётливо слышу сиплое прерывистое дыхание.
- Парень, - спрашиваю, - ты живой? Где твои друзья?
В ответ – крик, исступлённый, дикий, можно сказать, на последней ноте бытия, и разом оборвался. Неслышно стало и дыхания, сколько я не вслушивалась.
Немножечко проползла по шаткой крышке гроба, пошарила рукой и нащупала чью-то ногу в штанах и сапоге. Человек полулежал, прислонившись спиной к стенке могилы, без признаков жизни.
Человек увидел моё лицо и дёрнулся назад. Крик у него непроизвольный вырвался, дикий, гортанный, крик человека, которому перерезают горло. Проглотил он свой крик, поперхнулся.
Никакого ущерба я в нём не заметила. Видимо, просто испугался человек, потом опомнился, не захотел шуметь. Придвинулся чуть ближе. Мне его хорошо под луной видать. Глаза широко распахнуты, дышит ртом, зубы видны. Лицо молодое.
- Подождите, - тихо говорю. – Я не причиню вам зла, только вы меня не бойтесь.
Голос его долго не подавал признаков жизни, только шумное дыхание, потом прерывистый вздох, и, наконец:
- Ты из могилы? Чего тебе здесь надо?
- Плохо мне, помоги выбраться.
- А зачем же раскопалась?
Шутит или верит?
- Я случайно сюда упала. Выбраться не могу. Старенькая я.
Лицо его передёрнулось любопытством, но в глазах ещё присутствовал страх и настороженность. А у меня заныло в груди. Я больше не могла выносить эту загробную вонь.
- А пахнет-то от тебя… Фу! – голос его был ещё не твёрд, но в словах уже бравадой потянуло. - Ты там одна или с костлявым другом?
- Вытащи, - говорю. – Не до шуток мне.
- Боюсь, мать, что физически не смогу это сделать, - он тронул свой затылок. – Шею, понимаешь, подвернул. Но тебя здесь не бросим. Друзья у меня поблизости – сейчас позову, и мигом вытащим.
- Ну, так зови скорей, - прошу. – Невтерпёж мне здесь сидеть.
Он чуть придвинулся, разглядывая меня.
- Ставлю десять против одного, что студент со страху в штаны наложит.
Чиркнул спичкой, поднёс огонёк к моему лицу.
Представляю, что он увидел. Вся перепачкана, руки до крови ободраны – ни дать, ни взять, вурдалак из могилы.
- Я тебе, бабушка, сейчас самого вежливого притащу.
Звук его быстрых шагов растаял в ночи.
И снова томительно потянулись минуты ожидания, но уже проклюнулась надежда на спасение. Скорей бы! Целую вечность сижу в этой вонючей яме. От дурного запаха кружится голова, чувство реальности притупляется, видения и голоса какие-то вновь подступили. И вдруг…
- Руки в гору, падла! И стой, где стоишь, если не хочешь лишней дырки, – голос будто над ухом выстрелил. Потом короткая, как блеск молнии, вспышка и гром настоящего выстрела.
Чьё-то тело сигает на меня из темноты. От удара я, наверное, потеряла сознание. Не знаю, надолго ли, но, когда пришла в себя, топот и крики слышны были где-то вдалеке. Что это было? Кто это был? Что за наваждение! Вспомнила – кто-то ко мне в могилку свалился. Прислушалась – точно рядом кто-то есть: отчётливо слышу сиплое прерывистое дыхание.
- Парень, - спрашиваю, - ты живой? Где твои друзья?
В ответ – крик, исступлённый, дикий, можно сказать, на последней ноте бытия, и разом оборвался. Неслышно стало и дыхания, сколько я не вслушивалась.
Немножечко проползла по шаткой крышке гроба, пошарила рукой и нащупала чью-то ногу в штанах и сапоге. Человек полулежал, прислонившись спиной к стенке могилы, без признаков жизни.
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
Тут мне пришёл в голову план спасения. Я ступила на его ногу, потом на плечо и – вот она свобода! Легла животом на край могилы и кое-как выползла наружу.
Свежий воздух ворвался в грудь, закружил голову. Я и на ноги побоялась встать – всё ползла и ползла подальше, прочь от злосчастной могилы. Хотела присесть, отдохнуть, но вдруг – снова выстрел, крики, топот.
Я мигом приняла вертикальное положение и припустила с кладбища, насколько хватало сил моим больным ноженькам. Всё боялась, что схожу с ума, что бегу прямиком в сумасшедший дом…. Такие вот дела.
Больницы, как видите, не миновала, хотя доктор уверяет, что это лишь следствие от нервного потрясения на смерть внучки, и что со временем это пройдёт. О том, что произошло со мной на кладбище, никому прежде не рассказывала – ещё засмеют, боялась. Ну, и вы с языком-то построже….
Рассказ Александра Левеева
Отряд назывался «Ассоль». Командир говорил: «Ассоль – это символ верности, верных наших заработков». И действительно, бабок в это лето хапнули мы не мало. Повезло с БРУ – бетонно-растворным узлом. Отремонтировали старый, брошенный, и погнали бетон с раствором. Нахватали нарядов на строительные работы и разъехались по объектам.
Мы втроём – Сашка Солдатов, Вовка Неволин и я – делали отмостку какому-то бесконечному, сборно-профильному сооружению.
С Солдатом у нас было много общего – один возраст, служба во флоте, потом рабфак и учёба на одном потоке. Неволин другой статьи - вчерашний школьник, с мягким пушком под носом вместо усов, был он самым молодым в отряде, но и самым вёртким, битым, отчаянным. Не я один это заметил. Ему говорили: «Добром ты жизнь свою не кончишь». А он: «Умение во время умереть гораздо важнее умения невовремя родиться».
Всё ж ему трудно было в отряде. Мы с Сашкой постарше, покрепче, к работе привычные и ему спуску не давали. Руки его не держали посильный нам груз, на полдороге пальчишки Вовкины самопроизвольно разжимались, носилки падали, бетон расплёскивался. Мы, естественно, ругали слабака.
Тогда он придумал чалку на плечи, за которую цеплял носилки. Трясясь и подламываясь, как былинка на ветру, пёр ношу до самого конца и даже аккуратно вываливал бетон за опалубку.
В перекурах бурчал: «Потаскаешь так до вечера и, не дождавшись смертного часа, живым в гроб на карачках поползёшь».
Оживал по окончании рабочего дня.
Неподалёку от объекта для ночлега снимали мы сарайчик у одной пожилой парочки. Старик частенько к нам заглядывал – водочки хлебнуть на дармовщинку, потрещать о том, о сём. После стаканчика–другого, Фёдор Лукич - так его звали - готов был погибнуть за правду. Просто рвался в безвестные герои. Поначалу это смешило, потом надоедать стало.
- Ты, Лукич, всё про политику. Ты нам про любовь что рассказал….
И дед охотно начинал:
- Я был помоложе, тоже спуску женскому полу не давал. Да и сейчас, при счастливом случае, не безгрешен. Но разум-то не зря человеку даден….
- Молодку бы тебе сейчас, а, Лукич?
Старик крякнул, поморщился и от полноты чувств чихнул.
- Будьте здоровы! – вежливо пожелали мы.
- Благодарствуйте, - так же вежливо отвечал Фёдор Лукич и деликатно высморкался с помощью двух пальцев, изящно оттопырив мизинец.
- Жена-то ревнует? – донимал его Неволин. – Возьмёт да и бросит тебя на старости лет. А, Лукич?
Свежий воздух ворвался в грудь, закружил голову. Я и на ноги побоялась встать – всё ползла и ползла подальше, прочь от злосчастной могилы. Хотела присесть, отдохнуть, но вдруг – снова выстрел, крики, топот.
Я мигом приняла вертикальное положение и припустила с кладбища, насколько хватало сил моим больным ноженькам. Всё боялась, что схожу с ума, что бегу прямиком в сумасшедший дом…. Такие вот дела.
Больницы, как видите, не миновала, хотя доктор уверяет, что это лишь следствие от нервного потрясения на смерть внучки, и что со временем это пройдёт. О том, что произошло со мной на кладбище, никому прежде не рассказывала – ещё засмеют, боялась. Ну, и вы с языком-то построже….
Рассказ Александра Левеева
Отряд назывался «Ассоль». Командир говорил: «Ассоль – это символ верности, верных наших заработков». И действительно, бабок в это лето хапнули мы не мало. Повезло с БРУ – бетонно-растворным узлом. Отремонтировали старый, брошенный, и погнали бетон с раствором. Нахватали нарядов на строительные работы и разъехались по объектам.
Мы втроём – Сашка Солдатов, Вовка Неволин и я – делали отмостку какому-то бесконечному, сборно-профильному сооружению.
С Солдатом у нас было много общего – один возраст, служба во флоте, потом рабфак и учёба на одном потоке. Неволин другой статьи - вчерашний школьник, с мягким пушком под носом вместо усов, был он самым молодым в отряде, но и самым вёртким, битым, отчаянным. Не я один это заметил. Ему говорили: «Добром ты жизнь свою не кончишь». А он: «Умение во время умереть гораздо важнее умения невовремя родиться».
Всё ж ему трудно было в отряде. Мы с Сашкой постарше, покрепче, к работе привычные и ему спуску не давали. Руки его не держали посильный нам груз, на полдороге пальчишки Вовкины самопроизвольно разжимались, носилки падали, бетон расплёскивался. Мы, естественно, ругали слабака.
Тогда он придумал чалку на плечи, за которую цеплял носилки. Трясясь и подламываясь, как былинка на ветру, пёр ношу до самого конца и даже аккуратно вываливал бетон за опалубку.
В перекурах бурчал: «Потаскаешь так до вечера и, не дождавшись смертного часа, живым в гроб на карачках поползёшь».
Оживал по окончании рабочего дня.
Неподалёку от объекта для ночлега снимали мы сарайчик у одной пожилой парочки. Старик частенько к нам заглядывал – водочки хлебнуть на дармовщинку, потрещать о том, о сём. После стаканчика–другого, Фёдор Лукич - так его звали - готов был погибнуть за правду. Просто рвался в безвестные герои. Поначалу это смешило, потом надоедать стало.
- Ты, Лукич, всё про политику. Ты нам про любовь что рассказал….
И дед охотно начинал:
- Я был помоложе, тоже спуску женскому полу не давал. Да и сейчас, при счастливом случае, не безгрешен. Но разум-то не зря человеку даден….
- Молодку бы тебе сейчас, а, Лукич?
Старик крякнул, поморщился и от полноты чувств чихнул.
- Будьте здоровы! – вежливо пожелали мы.
- Благодарствуйте, - так же вежливо отвечал Фёдор Лукич и деликатно высморкался с помощью двух пальцев, изящно оттопырив мизинец.
- Жена-то ревнует? – донимал его Неволин. – Возьмёт да и бросит тебя на старости лет. А, Лукич?
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
- Не бросит - какая ни на есть, а всё же баба. Верно? Всех их из одного ребра для нас сделали. Вот и обращение к ней имей, как положено: когда приласкай, а когда и пожури – вот и не бросит.
- А когда первый раз с женщиной…. Помнишь?
Вовку послушать - он на танцы без ножа не ходил, с ментами из обреза перестреливался, а по женской части, видать, приотстал, но интересуется.
Лукич покряхтел от усердия, пытаясь что-то извлечь из своей намозоленной годами памяти, но тщетно. Рад бы угодить, да нечем. Но всё же посчитал, что трудился не напрасно и безбожно задымил чужою сигаретой.
Неволин разлил остатки на четыре кружки (Лукич здесь свою персональную имел), перекрестил:
- С Богом, славяне!
Лукич был не из бодреньких. Порой казалось, он готов рассыпаться от лёгкого дуновения летнего ветерка. Но это только казалось.
Выпив, крякнув, отерев несуществующие усы, сказал:
- Все русские люди – весельчаки.
- А как же! – Неволин задрал рваный тельник, зашлёпал ладошками по впалому животу. – Знаешь, Лукич, нашу, анархистскую?
Мы же их порежем, мы же их побьем
Последних комиссаров в плен мы заберём!
- Чудной ты парень, - покачал головой старик. – То в Бога веришь, то в Антихриста. Держись одной веры. Лучше за Бога – понятнее. В народе говорят: «Бог не обидит – бабу отымет, так девку даст».
- Не ври, Лукич, - погрозил ему пальцем осоловевший Солдат. – Ты же атеист, первый колхозник и поныне – активист и общественник.
- Избави Бог от вранья! – обиделся старик. – Я за правду держусь, как за подол матери. Меня правде отец учил ещё в отрочестве. Да как! Сколько лет прошло, а учебное то место и по сей день чешется. Как сяду, так тут же о правде и вспоминаю. Так что о вранье ты зря.
Хмелем закружило голову. Не пьянею быстро, но уже вторая бутылка покатилась в угол.
Я наблюдал за Неволиным - долго ль он до кондиции доходить будет? Попутно видел в нём черты человека циничного, без идеалов, ни в кого и ни во что не верящего, но и не лишённого своеобразного обаяния….
От этих мыслей отвлёк меня Лукич:
- О чём призадумался, Алексаша? Иль загадку какую гадаешь?
Не хотелось пускаться с ним диалог, и я наставительно изрёк:
- Если в жизни и бывают загадки, то только потому, что их придумывают.
- Не трожь его: он пьяный – буйный, - развязно хохотнул Неволин.
Лукич переключился на другую мысль.
- Нет, Алексаша не пьяница. С пьяницы какой спрос? Мой кум бывало говорил: «Выпьешь рюмку-другую и не поймёшь, то ли собака рычит, то ли в животе бурчит».
А я, глядя на старика, подумал: «Прирождённый неудачник с тусклыми глазами старой, всем надоевшей собаки, которая постоянно озирается, пытаясь угадать, кто и с какой стороны пнёт её в очередной раз».
Вспомнил, как он появился первый раз в сарайчике - сговаривались-то с его старухой. Держался не вызывающе, но с чувством собственного достоинства, как человек хорошо знающий себе цену и не собирающийся продешевить. Мы пили водку каждый вечер, сначала как профилактику от дизентерии, потом по привычке – деньги были. Поднесли старику….
- Мущинский разговор, он и есть мущинский разговор. Такой разговор мы завсегда понимаем, - сказал хозяин сарая, деликатно почёсывая мизинцем правой руки затылок.
- А когда первый раз с женщиной…. Помнишь?
Вовку послушать - он на танцы без ножа не ходил, с ментами из обреза перестреливался, а по женской части, видать, приотстал, но интересуется.
Лукич покряхтел от усердия, пытаясь что-то извлечь из своей намозоленной годами памяти, но тщетно. Рад бы угодить, да нечем. Но всё же посчитал, что трудился не напрасно и безбожно задымил чужою сигаретой.
Неволин разлил остатки на четыре кружки (Лукич здесь свою персональную имел), перекрестил:
- С Богом, славяне!
Лукич был не из бодреньких. Порой казалось, он готов рассыпаться от лёгкого дуновения летнего ветерка. Но это только казалось.
Выпив, крякнув, отерев несуществующие усы, сказал:
- Все русские люди – весельчаки.
- А как же! – Неволин задрал рваный тельник, зашлёпал ладошками по впалому животу. – Знаешь, Лукич, нашу, анархистскую?
Мы же их порежем, мы же их побьем
Последних комиссаров в плен мы заберём!
- Чудной ты парень, - покачал головой старик. – То в Бога веришь, то в Антихриста. Держись одной веры. Лучше за Бога – понятнее. В народе говорят: «Бог не обидит – бабу отымет, так девку даст».
- Не ври, Лукич, - погрозил ему пальцем осоловевший Солдат. – Ты же атеист, первый колхозник и поныне – активист и общественник.
- Избави Бог от вранья! – обиделся старик. – Я за правду держусь, как за подол матери. Меня правде отец учил ещё в отрочестве. Да как! Сколько лет прошло, а учебное то место и по сей день чешется. Как сяду, так тут же о правде и вспоминаю. Так что о вранье ты зря.
Хмелем закружило голову. Не пьянею быстро, но уже вторая бутылка покатилась в угол.
Я наблюдал за Неволиным - долго ль он до кондиции доходить будет? Попутно видел в нём черты человека циничного, без идеалов, ни в кого и ни во что не верящего, но и не лишённого своеобразного обаяния….
От этих мыслей отвлёк меня Лукич:
- О чём призадумался, Алексаша? Иль загадку какую гадаешь?
Не хотелось пускаться с ним диалог, и я наставительно изрёк:
- Если в жизни и бывают загадки, то только потому, что их придумывают.
- Не трожь его: он пьяный – буйный, - развязно хохотнул Неволин.
Лукич переключился на другую мысль.
- Нет, Алексаша не пьяница. С пьяницы какой спрос? Мой кум бывало говорил: «Выпьешь рюмку-другую и не поймёшь, то ли собака рычит, то ли в животе бурчит».
А я, глядя на старика, подумал: «Прирождённый неудачник с тусклыми глазами старой, всем надоевшей собаки, которая постоянно озирается, пытаясь угадать, кто и с какой стороны пнёт её в очередной раз».
Вспомнил, как он появился первый раз в сарайчике - сговаривались-то с его старухой. Держался не вызывающе, но с чувством собственного достоинства, как человек хорошо знающий себе цену и не собирающийся продешевить. Мы пили водку каждый вечер, сначала как профилактику от дизентерии, потом по привычке – деньги были. Поднесли старику….
- Мущинский разговор, он и есть мущинский разговор. Такой разговор мы завсегда понимаем, - сказал хозяин сарая, деликатно почёсывая мизинцем правой руки затылок.
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
Он не против был потолковать с «мышлявыми» людьми, коими он нас считал. Его житейская мудрость своей прямолинейностью и увесистостью напоминала железный лом, которого много было при социализме, но не находилось ему места в новом времени. Главное, по мнению Лукича, чтобы каждый находился при общем деле, а «собаки-демократы» всё поломали. Старик ругал нещадно всех подряд. Единственный человек, на которого он не обижался – это он сам. В его маленьких тусклых глазках навсегда застыла грусть. То ли он скорбел о несчастном человечестве, то ли о своей невоплощённой мечте…
Неволин уже горланил другую песню:
- Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс! Лукич, а слабо нам царя вернуть, чтоб было кому кланяться?
Старик не ответил. Кажется, он затеял диалог со своей совестью - шевелил беззвучно губами, устремив взгляд вдаль.
Почали третью бутылку. В самый разгар тайной вечеринки, когда волнам хмельного веселья становилось тесновато в сараюшке, появилась Евдокия Карповна, хозяйка то есть. Втиснулась бочком в дверь, осуждающе покачала головой.
Из вежливости поднесли ей кружечку с водкой. Судя по разговорам старика, она не пила, но на этот раз, преодолевая отвращение, выпила. От удивления ей налили снова, но она отказалась. Евдокия Карповна поскребла лоб, что, должно быть, свидетельствовало о напряжённой работе мысли и, глядя поверх наших голов, изрекла:
- Гляжу на вас и убеждаюсь - мир создал не Бог, а злые духи.
Мы так и опешили! Ожидали всего – брани со стариком, угроз для нас иль осуждения, благодарности за угощение, но только не нравоучений, за наш же счёт.
Опешили мы с Солдатом, а Неволина трудно чем смутить. Я всё больше убеждаюсь - по этому парню не плачет, а просто рыдает тюрьма.
- Это всегда так бывает после первой рюмки, - осклабился он. – Ты, бабуля, выпей вторую – хвалить нас начнёшь, а после третьей – в пляс пойдём.
От улыбки её некрасивое лицо стало ещё более непривлекательным.
- Отпила уж своё. Да и деда моего не накачивайте - сердцем мучается.
Неволин перехватил её зоркий взгляд на зелёный лук и огурцы, принесённые Лукичом на закуску, и затараторил:
- Внукам сказки-загадки сказываешь? Ну-ка разгадай мою - начинка мясная, а пирожок из дерева.
Вовка, наверное, аппетит ей пытался испортить, но старая так ничего и не поняла. Зато Фёдор Лукич, обладавший завидной способностью быстро переходить от огорчений к радостям, ликующе сказал:
- Каких ребят в институтах учат, а!
Неволя изобразил отрицательный жест указательным пальцем, пропел:
Хулиганом я родился, хулиганом и помру….
Узнав ответ Вовкиной загадки, Лукич сказал, обращаясь ко мне:
- Жизнь прожил, войну перемог, а к мертвякам никак не привыкну. Как гляну на покойника, так неделю ничего в рот не беру. Не то, чтобы не могу, а неохота. Вот беда!
Лукич говорил неторопливо, не спуская с меня выцветших, занавешенных редкими ресницами, глаз.
- Да? – спросил я для того, чтобы что-то сказать. Подумав, продолжил. – В жизни всё бывает, даже то, чего не бывает.
В общей болтовне Сашка Солдатов не принимал участия, сумрачный и задумчивый сидел в углу сарая и курил, сосредоточенно наблюдая, как струйка серого дыма, извиваясь и клубясь, рассасывалась где-то под потолком. По его брезгливому выражению лица было видно, что ему что-то не по нутру. И старики, мне кажется, его немного побаивались. От всего его облика – от походки, жестов, манеры говорить и слушать – исходила уверенность. А мало кто любит людей, слишком уверенно шагающих по жизни.
Неволин уже горланил другую песню:
- Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс! Лукич, а слабо нам царя вернуть, чтоб было кому кланяться?
Старик не ответил. Кажется, он затеял диалог со своей совестью - шевелил беззвучно губами, устремив взгляд вдаль.
Почали третью бутылку. В самый разгар тайной вечеринки, когда волнам хмельного веселья становилось тесновато в сараюшке, появилась Евдокия Карповна, хозяйка то есть. Втиснулась бочком в дверь, осуждающе покачала головой.
Из вежливости поднесли ей кружечку с водкой. Судя по разговорам старика, она не пила, но на этот раз, преодолевая отвращение, выпила. От удивления ей налили снова, но она отказалась. Евдокия Карповна поскребла лоб, что, должно быть, свидетельствовало о напряжённой работе мысли и, глядя поверх наших голов, изрекла:
- Гляжу на вас и убеждаюсь - мир создал не Бог, а злые духи.
Мы так и опешили! Ожидали всего – брани со стариком, угроз для нас иль осуждения, благодарности за угощение, но только не нравоучений, за наш же счёт.
Опешили мы с Солдатом, а Неволина трудно чем смутить. Я всё больше убеждаюсь - по этому парню не плачет, а просто рыдает тюрьма.
- Это всегда так бывает после первой рюмки, - осклабился он. – Ты, бабуля, выпей вторую – хвалить нас начнёшь, а после третьей – в пляс пойдём.
От улыбки её некрасивое лицо стало ещё более непривлекательным.
- Отпила уж своё. Да и деда моего не накачивайте - сердцем мучается.
Неволин перехватил её зоркий взгляд на зелёный лук и огурцы, принесённые Лукичом на закуску, и затараторил:
- Внукам сказки-загадки сказываешь? Ну-ка разгадай мою - начинка мясная, а пирожок из дерева.
Вовка, наверное, аппетит ей пытался испортить, но старая так ничего и не поняла. Зато Фёдор Лукич, обладавший завидной способностью быстро переходить от огорчений к радостям, ликующе сказал:
- Каких ребят в институтах учат, а!
Неволя изобразил отрицательный жест указательным пальцем, пропел:
Хулиганом я родился, хулиганом и помру….
Узнав ответ Вовкиной загадки, Лукич сказал, обращаясь ко мне:
- Жизнь прожил, войну перемог, а к мертвякам никак не привыкну. Как гляну на покойника, так неделю ничего в рот не беру. Не то, чтобы не могу, а неохота. Вот беда!
Лукич говорил неторопливо, не спуская с меня выцветших, занавешенных редкими ресницами, глаз.
- Да? – спросил я для того, чтобы что-то сказать. Подумав, продолжил. – В жизни всё бывает, даже то, чего не бывает.
В общей болтовне Сашка Солдатов не принимал участия, сумрачный и задумчивый сидел в углу сарая и курил, сосредоточенно наблюдая, как струйка серого дыма, извиваясь и клубясь, рассасывалась где-то под потолком. По его брезгливому выражению лица было видно, что ему что-то не по нутру. И старики, мне кажется, его немного побаивались. От всего его облика – от походки, жестов, манеры говорить и слушать – исходила уверенность. А мало кто любит людей, слишком уверенно шагающих по жизни.
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
На последнюю реплику старика он встрепенулся и меланхолично заметил:
- Единственное, что люди охотно делают, так это глупости.
Когда он начинал говорить, его бледное лицо становилось совсем белым, словно вырезанным из бумаги, а синие глаза темнели. Я подозревал в этом последствия специфики службы на атомной субмарине.
Мы с Лукичом разом уставились на него, ожидая объяснения. И он продолжил:
- Ты, Фёдор Лукич, наверное, и смерти боишься? А, должно, знаешь, что боятся помирать в срок только скупердяи-стяжатели, которым нажитое жалко оставлять. Ведь в Писании сказано: «Не собирайте себе сокровищ на Земле, но собирайте их на небесах».
Я знал, Солдат в подпитии и не такое мог выдать. А Лукич так и разинул рот в изумлении. Ненадолго установилась тишина. Только Вовка Неволин не мог примириться с ускользающим от него общим вниманием.
- Придёт, Лукич, за тобой безносая и… как говорят истинные артисты – каскад под зад и три кульбита.
- Что-то вы рано, ребятки, о смерти заговорили, - осторожно высказался Фёдор Лукич.
- Будем жить, пока живётся, - подхватил Неволя. – Ибо жизнь прекрасна, а гонорея омерзительна.
Вовка ещё трепался о чём-то, пока не допёр, что Лукич и старуха его, как черти ладана, боятся рассказов про покойников и прочие страсти. Тут нашего приятеля понесло, а хозяева сарайчика сидели перед ним загипнотизированные своими страхами, как обезьянки перед удавом.
- … до сих пор по ночам кошмары мучают: трупы, стоны, кровь рекой…, - заканчивал Неволя очередную историю, критически осматривал слушателей и начинал новую. – А вот однажды в церкви брошенной я на спор ночевал….
Я помалкивал в сторонке и лузгал семечки, аккуратно сплёвывая шелуху в кулак. Делал вид, что всё происходящее меня не касается. Но нарастало раздражение на стариков и болтуна. Старикам пора бы закруглиться, а нам принять ещё по одной да на боковую - завтра рано вставать.
- Чего молчишь? – спросил меня Солдатов, облизнул языком губы и растянул их в улыбке. Улыбка получилась одновременно и добродушной и хитрой.
- А что можно добавить к этакой брехне?
- А не послать ли нам Неволю в дом к старикам сказки перед сном рассказывать?
- Этот вопрос стоит обкашлять.
- Надоели! – громко сказал Солдат и перестал улыбаться.
Все, кроме меня, вздрогнули и уставились на него.
- Надоели, говорю, Неволя, твои басни. Не пора ли переспать?
Старики охотно повскакали с мест и в двери, Неволя не отставал, досказывая что-то на ходу, играя голосом и гримасничая, вжившись в сюжет очередной своей истории.
Избавившись таким образом от болтуна и его невольных слушателей, Солдатов задремал, прикрыв глаза, а я огляделся. Несмотря на некоторый беспорядок, в сарайчике было даже уютно. На земляном полу настелены доски, три матраса на них, одеяла – отрядное имущество – тут же верстак Лукича, заменявший нам стол. Только серо было от табачного дыма, зато не слышно комаров.
Когда появился поскучневший Неволя, Солдат открыл глаза и улыбнулся:
- Куда пропал, капельмейстер?
Улыбка у него получилась хорошая – широкая, добрая. Улыбались не только губы, но и глаза, и бледневшие при разговоре щёки. Я так никогда не умел улыбаться. А жаль: улыбка человека – память о его детстве.
Неволин преобразился, разливая по кружкам заныканую от стариков водку, вновь болтал без умолку:
- Я деду говорю, будешь в наших палестинах, непременно заходи. Что водка, я тебя кое-чем покруче угощу - «поширяемся» всласть.
- Единственное, что люди охотно делают, так это глупости.
Когда он начинал говорить, его бледное лицо становилось совсем белым, словно вырезанным из бумаги, а синие глаза темнели. Я подозревал в этом последствия специфики службы на атомной субмарине.
Мы с Лукичом разом уставились на него, ожидая объяснения. И он продолжил:
- Ты, Фёдор Лукич, наверное, и смерти боишься? А, должно, знаешь, что боятся помирать в срок только скупердяи-стяжатели, которым нажитое жалко оставлять. Ведь в Писании сказано: «Не собирайте себе сокровищ на Земле, но собирайте их на небесах».
Я знал, Солдат в подпитии и не такое мог выдать. А Лукич так и разинул рот в изумлении. Ненадолго установилась тишина. Только Вовка Неволин не мог примириться с ускользающим от него общим вниманием.
- Придёт, Лукич, за тобой безносая и… как говорят истинные артисты – каскад под зад и три кульбита.
- Что-то вы рано, ребятки, о смерти заговорили, - осторожно высказался Фёдор Лукич.
- Будем жить, пока живётся, - подхватил Неволя. – Ибо жизнь прекрасна, а гонорея омерзительна.
Вовка ещё трепался о чём-то, пока не допёр, что Лукич и старуха его, как черти ладана, боятся рассказов про покойников и прочие страсти. Тут нашего приятеля понесло, а хозяева сарайчика сидели перед ним загипнотизированные своими страхами, как обезьянки перед удавом.
- … до сих пор по ночам кошмары мучают: трупы, стоны, кровь рекой…, - заканчивал Неволя очередную историю, критически осматривал слушателей и начинал новую. – А вот однажды в церкви брошенной я на спор ночевал….
Я помалкивал в сторонке и лузгал семечки, аккуратно сплёвывая шелуху в кулак. Делал вид, что всё происходящее меня не касается. Но нарастало раздражение на стариков и болтуна. Старикам пора бы закруглиться, а нам принять ещё по одной да на боковую - завтра рано вставать.
- Чего молчишь? – спросил меня Солдатов, облизнул языком губы и растянул их в улыбке. Улыбка получилась одновременно и добродушной и хитрой.
- А что можно добавить к этакой брехне?
- А не послать ли нам Неволю в дом к старикам сказки перед сном рассказывать?
- Этот вопрос стоит обкашлять.
- Надоели! – громко сказал Солдат и перестал улыбаться.
Все, кроме меня, вздрогнули и уставились на него.
- Надоели, говорю, Неволя, твои басни. Не пора ли переспать?
Старики охотно повскакали с мест и в двери, Неволя не отставал, досказывая что-то на ходу, играя голосом и гримасничая, вжившись в сюжет очередной своей истории.
Избавившись таким образом от болтуна и его невольных слушателей, Солдатов задремал, прикрыв глаза, а я огляделся. Несмотря на некоторый беспорядок, в сарайчике было даже уютно. На земляном полу настелены доски, три матраса на них, одеяла – отрядное имущество – тут же верстак Лукича, заменявший нам стол. Только серо было от табачного дыма, зато не слышно комаров.
Когда появился поскучневший Неволя, Солдат открыл глаза и улыбнулся:
- Куда пропал, капельмейстер?
Улыбка у него получилась хорошая – широкая, добрая. Улыбались не только губы, но и глаза, и бледневшие при разговоре щёки. Я так никогда не умел улыбаться. А жаль: улыбка человека – память о его детстве.
Неволин преобразился, разливая по кружкам заныканую от стариков водку, вновь болтал без умолку:
- Я деду говорю, будешь в наших палестинах, непременно заходи. Что водка, я тебя кое-чем покруче угощу - «поширяемся» всласть.
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
Кажется, я зря заподозрил его в сочувствии к назойливым старикам - оно ему было совершенно не свойственно. А мы с Солдатом, не сговариваясь, осуждали беспардонность наших хозяев. Ладно, дед тут каждый вечер торчал - притащит пучок лука и пьёт нахаляву. Сегодня ещё и старуха припёрлась, и ей наливай. Да и неинтересные они люди, уже успевшие переступить тот невидимый порог, который отделяет мудрую старость от умственной дряхлости.
Неволин тяпнул полкружки, отдышавшись, сказал:
- Лукич, говорю, не слыхать - мертвяки тут у вас ночами не шалят? По гостям не шляются? А то мы спим, не запираемся. Напугался, перекрестился, через плечо плюёт: «Упаси, Бог!». А что, братва, устроим под дембель старикам «крестный ход» с венками? Можно и пирожок притащить с начинкой….
Выпитая водка возымела своё действие, и Неволя загорелся немедленно осуществить свои зловещие планы.
Солдат его остужал:
- Не советую, салага, судьбу испытывать – сам в штаны наложишь.
Неволя зыркнул на Сашку полупрезрительно, сунул в рот сигаретку, прикурил:
- Судьба – баба добрая.
- Для кого как….
- Для настоящих моряков, понятно, не для конюхов-подводников. Меня лично навек полюбила, не первый год с ней марьяжу.
Умел Неволя найти слабую жилку человека, залезть к нему под кожу.
Тут, отвлекаясь, скажу, почему по Вовке тюрьма рыдает. Может и было в его рассказах не мало трёпа, однако, на его тщедушном теле живого места не было от шрамов. Не врачи ж его резали вдоль и поперёк, отыскивая аппендикс….
Тут и я, молчавший, вставил своё слово:
- Странный ты, Неволя, и умом немного грабленый. У меня на памяти точно такой на посудине бедствовал. Алексеем дразнили. Только ты на язык ещё борзее….
- Серый ты, пехота, в брашпиль твою мать! – ругнулся Неволя.
Всё-таки на кладбище мы в ту ночь пошли - то ли Неволя раззадорил, то ли у самих сон пропал. Я лично, помнится, пошёл проветриться, Солдат – не знаю почему, может, за компанию, а Вовка с собой лопату прихватил.
До кладбища добрались: дорогу знали – были однажды в овраге за ключевой водой. Я и теперь туда шёл - хотел хлебнуть да умыться. Приятная штука! И ещё купаться люблю по ночам. Но здесь близко негде, вот и чесали немытые тела от бани до бани.
Неволя присмотрел запущенную могилку без оградки, копать начал. Я думал, он покобенится перед нами, устанет да бросит. Потом думал, Солдат его остановит. Но тот молчал да покуривал. Когда уставший Неволя вылез из начавшей углубляться ямы, Сашка сам туда спрыгнул, долго копал, а потом мне лопату предложил.
Чёрт! Не знаю, как всё это получилось. Может, пьяные сильно были? Короче, вот и я уже в яме, налегаю на штык ногой, и черенок в руках поскрипывает, а руки от возбуждения ходуном ходят. Ведь никогда ещё не приходилось попадать в подобную историю. От этой лихоманки злость пришла. Сопляк Неволя, как рыба в воде, а я, прошедший Рым и Крым в дальних походах, боюсь чего-то. Боюсь этой легко поддающейся лопате земли, боюсь поднимающимся к плечам краям ямы, боюсь того, кто вот-вот проявится под ногами.
Лопата с глухим стуком уткнулась во что-то твёрдое. Я замер.
- Боишься? – Солдат приблизил ко мне своё лицо, пытаясь понять моё состояние.
Я в ответ скорбно покачал головой, решая для себя - копать дальше или пора заканчивать эту неудачную затянувшуюся шутку. Переступив с ноги на ногу, отчётливо почувствовал под собой колебания почвы: сомнений не осталось – стою на крышке гроба. Пора кончать! Побесились и будет. Что угодно, но осквернителем могил я не буду.
С этими мыслями положил поперёк ямы лопату и легко сделал выход силой – будто пружинами меня вверх подбросила. Но не успел встать на ноги на твёрдой почве, как Неволя спрыгнул вниз. Убрав из-под ног землю, он начал пробивать лопатой крышку гроба.
Неволин тяпнул полкружки, отдышавшись, сказал:
- Лукич, говорю, не слыхать - мертвяки тут у вас ночами не шалят? По гостям не шляются? А то мы спим, не запираемся. Напугался, перекрестился, через плечо плюёт: «Упаси, Бог!». А что, братва, устроим под дембель старикам «крестный ход» с венками? Можно и пирожок притащить с начинкой….
Выпитая водка возымела своё действие, и Неволя загорелся немедленно осуществить свои зловещие планы.
Солдат его остужал:
- Не советую, салага, судьбу испытывать – сам в штаны наложишь.
Неволя зыркнул на Сашку полупрезрительно, сунул в рот сигаретку, прикурил:
- Судьба – баба добрая.
- Для кого как….
- Для настоящих моряков, понятно, не для конюхов-подводников. Меня лично навек полюбила, не первый год с ней марьяжу.
Умел Неволя найти слабую жилку человека, залезть к нему под кожу.
Тут, отвлекаясь, скажу, почему по Вовке тюрьма рыдает. Может и было в его рассказах не мало трёпа, однако, на его тщедушном теле живого места не было от шрамов. Не врачи ж его резали вдоль и поперёк, отыскивая аппендикс….
Тут и я, молчавший, вставил своё слово:
- Странный ты, Неволя, и умом немного грабленый. У меня на памяти точно такой на посудине бедствовал. Алексеем дразнили. Только ты на язык ещё борзее….
- Серый ты, пехота, в брашпиль твою мать! – ругнулся Неволя.
Всё-таки на кладбище мы в ту ночь пошли - то ли Неволя раззадорил, то ли у самих сон пропал. Я лично, помнится, пошёл проветриться, Солдат – не знаю почему, может, за компанию, а Вовка с собой лопату прихватил.
До кладбища добрались: дорогу знали – были однажды в овраге за ключевой водой. Я и теперь туда шёл - хотел хлебнуть да умыться. Приятная штука! И ещё купаться люблю по ночам. Но здесь близко негде, вот и чесали немытые тела от бани до бани.
Неволя присмотрел запущенную могилку без оградки, копать начал. Я думал, он покобенится перед нами, устанет да бросит. Потом думал, Солдат его остановит. Но тот молчал да покуривал. Когда уставший Неволя вылез из начавшей углубляться ямы, Сашка сам туда спрыгнул, долго копал, а потом мне лопату предложил.
Чёрт! Не знаю, как всё это получилось. Может, пьяные сильно были? Короче, вот и я уже в яме, налегаю на штык ногой, и черенок в руках поскрипывает, а руки от возбуждения ходуном ходят. Ведь никогда ещё не приходилось попадать в подобную историю. От этой лихоманки злость пришла. Сопляк Неволя, как рыба в воде, а я, прошедший Рым и Крым в дальних походах, боюсь чего-то. Боюсь этой легко поддающейся лопате земли, боюсь поднимающимся к плечам краям ямы, боюсь того, кто вот-вот проявится под ногами.
Лопата с глухим стуком уткнулась во что-то твёрдое. Я замер.
- Боишься? – Солдат приблизил ко мне своё лицо, пытаясь понять моё состояние.
Я в ответ скорбно покачал головой, решая для себя - копать дальше или пора заканчивать эту неудачную затянувшуюся шутку. Переступив с ноги на ногу, отчётливо почувствовал под собой колебания почвы: сомнений не осталось – стою на крышке гроба. Пора кончать! Побесились и будет. Что угодно, но осквернителем могил я не буду.
С этими мыслями положил поперёк ямы лопату и легко сделал выход силой – будто пружинами меня вверх подбросила. Но не успел встать на ноги на твёрдой почве, как Неволя спрыгнул вниз. Убрав из-под ног землю, он начал пробивать лопатой крышку гроба.
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
- Не страшно? – хрипло спросил Солдатов.
- А чего мне бояться в родном отечестве?
- Вдруг за ногу схватит….
Неволя запел беспечно:
Ходить бывает склизко по камешкам иным….
- Ладно, Неволя, - решил я вмешаться. - Побаловались и будет – вылазь!
- Не понял.
- Слушай, - разозлился я. – Ты дурака-то не валяй. Сам всё прекрасно понимаешь. Вылазь, хватит, говорю. Смотри, нервы у меня не выдержат – худо тебе будет. Ясно?
В этот момент под лопатой что-то хрустнуло. Все мы невольно замерли, ожидая чего-то неожиданного, сверхъестественного. Но ничего не произошло, только из-под пробитой крышки потянул такой смрадный, зловонный дух, что у меня разом спёрло дыхание. Я отпрянул в сторону, побежал прочь, в темноте натыкаясь на что попало, пока не схватился за штакетник забора. Тут меня вырвало.
Отплевавшись кое-как, перелез через ограду, спустился пологим склоном на дно оврага к ручью. Прополоскал рот. Немного полегчало, но дышать через нос всё же не смог – будто застряла там какая-то пробка, от которой отламывались крошки, проникали внутрь, отравляя смрадом организм.
Хлебнул из фляжки, в которую перелил водку из последней бутылки. Прислушался к своему нутру – вроде, принято. Хлебнул ещё. Появились мысли, проявилось мироощущение - ночь, кладбище, овраг, ручей….
А вон и Солдат скатился к ручью. У него тоже оказалось пищи в избытке - встал на четвереньки и ретивой собакой принялся пугать кого-то.
Я подпёр щёку ладонью, уперев локоть в землю, лёг, закинув ногу на ногу, и с нескрываемым удовольствием наблюдал за ним.
Наконец Солдат выдохся, прополоскал рот, умылся, высморкался и, громко икая, уселся рядом.
- Хлебни – полегчает, - протянул ему фляжку.
Сашка просто вырвал посудину из моих рук, приложился, громко звякнув зубами, хлебнул раз-другой.
- Эй, не пролей!
- Эт-тот варвар отсёк трупу голову. Идиот, скотина, кара…катица! Бр-р-р! Пакость! Выгоню из сарая – пусть ночует, где хочет.
Водка, однако, проникая в кровь, возымела своё успокоительное воздействие - Солдат вскоре перестал заикаться и заговорил вразумительнее:
- Не понимаю, откуда берутся такие люди. Папа есть, мама есть, а совести или чего ещё там – нет. Ты не знаешь?
Я не знал. Тревога, зародившаяся во мне с первым нажимом на лопату, не покидала, лишь на время отступила под наплывом других чувств. Теперь, когда преступление свершилось, и я оказался его соучастником, сердце защемило подспудным страхом. Ночь, показалось, ещё не исчерпала свои неведомые и опасные сюрпризы.
Спустился в овраг и Неволин, плескался в воде немного выше по ручью. Мы уже не по разу приложились к фляжке, запивая водку студёной ключевой водой.
Вовка подошёл:
- Саньки, дайте в зубы, чтоб дым пошёл.
- Щас дам, - Солдат показал ему кулак. – Отойди прочь, вонючка.
- Ну, почему сразу… Лучше гляньте-ка, - на ладони у Неволи белел и скалился человеческий череп. – Он уже того.… давно лежал, легко отмылся. Только рукой проведёшь, и всё сползает.
- А чего мне бояться в родном отечестве?
- Вдруг за ногу схватит….
Неволя запел беспечно:
Ходить бывает склизко по камешкам иным….
- Ладно, Неволя, - решил я вмешаться. - Побаловались и будет – вылазь!
- Не понял.
- Слушай, - разозлился я. – Ты дурака-то не валяй. Сам всё прекрасно понимаешь. Вылазь, хватит, говорю. Смотри, нервы у меня не выдержат – худо тебе будет. Ясно?
В этот момент под лопатой что-то хрустнуло. Все мы невольно замерли, ожидая чего-то неожиданного, сверхъестественного. Но ничего не произошло, только из-под пробитой крышки потянул такой смрадный, зловонный дух, что у меня разом спёрло дыхание. Я отпрянул в сторону, побежал прочь, в темноте натыкаясь на что попало, пока не схватился за штакетник забора. Тут меня вырвало.
Отплевавшись кое-как, перелез через ограду, спустился пологим склоном на дно оврага к ручью. Прополоскал рот. Немного полегчало, но дышать через нос всё же не смог – будто застряла там какая-то пробка, от которой отламывались крошки, проникали внутрь, отравляя смрадом организм.
Хлебнул из фляжки, в которую перелил водку из последней бутылки. Прислушался к своему нутру – вроде, принято. Хлебнул ещё. Появились мысли, проявилось мироощущение - ночь, кладбище, овраг, ручей….
А вон и Солдат скатился к ручью. У него тоже оказалось пищи в избытке - встал на четвереньки и ретивой собакой принялся пугать кого-то.
Я подпёр щёку ладонью, уперев локоть в землю, лёг, закинув ногу на ногу, и с нескрываемым удовольствием наблюдал за ним.
Наконец Солдат выдохся, прополоскал рот, умылся, высморкался и, громко икая, уселся рядом.
- Хлебни – полегчает, - протянул ему фляжку.
Сашка просто вырвал посудину из моих рук, приложился, громко звякнув зубами, хлебнул раз-другой.
- Эй, не пролей!
- Эт-тот варвар отсёк трупу голову. Идиот, скотина, кара…катица! Бр-р-р! Пакость! Выгоню из сарая – пусть ночует, где хочет.
Водка, однако, проникая в кровь, возымела своё успокоительное воздействие - Солдат вскоре перестал заикаться и заговорил вразумительнее:
- Не понимаю, откуда берутся такие люди. Папа есть, мама есть, а совести или чего ещё там – нет. Ты не знаешь?
Я не знал. Тревога, зародившаяся во мне с первым нажимом на лопату, не покидала, лишь на время отступила под наплывом других чувств. Теперь, когда преступление свершилось, и я оказался его соучастником, сердце защемило подспудным страхом. Ночь, показалось, ещё не исчерпала свои неведомые и опасные сюрпризы.
Спустился в овраг и Неволин, плескался в воде немного выше по ручью. Мы уже не по разу приложились к фляжке, запивая водку студёной ключевой водой.
Вовка подошёл:
- Саньки, дайте в зубы, чтоб дым пошёл.
- Щас дам, - Солдат показал ему кулак. – Отойди прочь, вонючка.
- Ну, почему сразу… Лучше гляньте-ка, - на ладони у Неволи белел и скалился человеческий череп. – Он уже того.… давно лежал, легко отмылся. Только рукой проведёшь, и всё сползает.
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
Мы взглянули на череп, потом на ручей, который нёс к нам обмывки эти, потом друг на друга и, не сговариваясь, встали на четвереньки, выворачивая внутренности наизнанку.
- Вы что, моряки, баланду травите? – Неволин будто теперь только заметил наше состояние. - А я думал, выпьем, покурим…. Слышите, тут что-то есть – хлюпает.
Он потряс череп возле уха, и там действительно что-то смачно захлюпало.
Первым оклемался Солдат. Вид у него был мрачный, я бы сказал, нехороший был у него вид. Он был человеком сильных чувств, очень глубоко и серьёзно переживал то, что иные и не замечали даже.
- Да заткнись ты, наконец, чёрт тебя дери! – заорал он.
Сашка был вне себя. Его прямо трясло. Неволя спрятал череп за спину и попятился, растерянно глядя на него, не понимая, что он сказал такого, чем вызвал Сашкину ярость.
- В чём дело, моряки? Паника на судне?
Солдат, кажется, взял себя в руки - сказал он с угрозой, но более спокойно:
- Ты, юноша бледный со взором горящим, если ещё раз сунешься ко мне с этой штукой, я тебя по вселенной размажу.
На что Неволин сказал пафосно:
- Бей, но выслушай - идущие на смерть, просят выпить и закурить.
Солдату, кажется, стало стыдно за свой порыв - он взял из моих рук фляжку и протянул Неволе. Тот процитировал вместо тоста:
- Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю….
И приложился.
- Ладно, пошли домой, - хмуро сказал Солдатов и персонально Неволину. – А ты эту штуку выкини.
Мы прошли вдоль забора, подальше от разрытой могилы, через пролом в ограде вновь проникли на кладбище. Оно лежало перед нами пустынное и зловещее. Сколько погребено здесь тайн и несбывшихся надежд, людских чаяний! Сам вид крестов и обелисков наводил тоску. Мы отворачивались от них, пряча взгляды, и вновь натыкались.
В ночной тьме всё казалось серым. Но вот тучи разошлись, и выглянула луна. Тьма отодвинулась, проступили тени. Очень тихо было вокруг - шум наших шагов далеко раздавался и нагнетал напряжённость в душу. Возможно, это проявлялось раскаяние.
Луна внезапно скрылась. Чтобы не плутать меж тесных оградок, пошли широкой аллеей и вскоре уткнулись в закрытые ворота. Тут же стоял небольшой кирпичный домик, а в нём горел свет в единственном окне, слышны движения, говор, смех. Сторожка, должно быть.
Тощий лохматый пёс выбрался из-под крыльца, поджав хвост, испуганно следил за нами, не подавая голоса. Молчали и мы.
Неволин, правда, не долго. Пошёл к избушке. Пёс юркнул под крыльцо, а оттуда с фырканьем выскочила чёрная кошка, испугав Неволю:
- Фу, чёрт!
Тем не менее, он не отказался от задуманного – водрузил на лопату свой трофей и уткнул безносым лицом в стекло.
- Бывай, Ёрик, – и кинулся нас догонять.
- Зря ты это, - сказал Солдат, аккуратно притворяя ворота.
- Да чтоб у меня рога на лбу выросли, если завтра здесь не будет потехи. Вот увидите.
Где-то на кладбище пугающе заухал филин.
- Птица несчастья, - заявил Неволин. – К покойнику.
- После твоих вонючих рук, всё на свете кажется счастьем, - откликнулся я.
Луна вновь скрылась за тучами, тьма сжалась, чуть заметным стал глянец дороги.
- Дождика бы, - сказал Солдатов.
- Думаешь, собаку по следу пустят, - заглянул я в его лицо.
- Всё может быть, - Сашка глубокомысленно вздохнул. – Ни на что нельзя рассчитывать, пока в мире властвует скрытая сила случая, можно только предполагать.
- Вы что, моряки, баланду травите? – Неволин будто теперь только заметил наше состояние. - А я думал, выпьем, покурим…. Слышите, тут что-то есть – хлюпает.
Он потряс череп возле уха, и там действительно что-то смачно захлюпало.
Первым оклемался Солдат. Вид у него был мрачный, я бы сказал, нехороший был у него вид. Он был человеком сильных чувств, очень глубоко и серьёзно переживал то, что иные и не замечали даже.
- Да заткнись ты, наконец, чёрт тебя дери! – заорал он.
Сашка был вне себя. Его прямо трясло. Неволя спрятал череп за спину и попятился, растерянно глядя на него, не понимая, что он сказал такого, чем вызвал Сашкину ярость.
- В чём дело, моряки? Паника на судне?
Солдат, кажется, взял себя в руки - сказал он с угрозой, но более спокойно:
- Ты, юноша бледный со взором горящим, если ещё раз сунешься ко мне с этой штукой, я тебя по вселенной размажу.
На что Неволин сказал пафосно:
- Бей, но выслушай - идущие на смерть, просят выпить и закурить.
Солдату, кажется, стало стыдно за свой порыв - он взял из моих рук фляжку и протянул Неволе. Тот процитировал вместо тоста:
- Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю….
И приложился.
- Ладно, пошли домой, - хмуро сказал Солдатов и персонально Неволину. – А ты эту штуку выкини.
Мы прошли вдоль забора, подальше от разрытой могилы, через пролом в ограде вновь проникли на кладбище. Оно лежало перед нами пустынное и зловещее. Сколько погребено здесь тайн и несбывшихся надежд, людских чаяний! Сам вид крестов и обелисков наводил тоску. Мы отворачивались от них, пряча взгляды, и вновь натыкались.
В ночной тьме всё казалось серым. Но вот тучи разошлись, и выглянула луна. Тьма отодвинулась, проступили тени. Очень тихо было вокруг - шум наших шагов далеко раздавался и нагнетал напряжённость в душу. Возможно, это проявлялось раскаяние.
Луна внезапно скрылась. Чтобы не плутать меж тесных оградок, пошли широкой аллеей и вскоре уткнулись в закрытые ворота. Тут же стоял небольшой кирпичный домик, а в нём горел свет в единственном окне, слышны движения, говор, смех. Сторожка, должно быть.
Тощий лохматый пёс выбрался из-под крыльца, поджав хвост, испуганно следил за нами, не подавая голоса. Молчали и мы.
Неволин, правда, не долго. Пошёл к избушке. Пёс юркнул под крыльцо, а оттуда с фырканьем выскочила чёрная кошка, испугав Неволю:
- Фу, чёрт!
Тем не менее, он не отказался от задуманного – водрузил на лопату свой трофей и уткнул безносым лицом в стекло.
- Бывай, Ёрик, – и кинулся нас догонять.
- Зря ты это, - сказал Солдат, аккуратно притворяя ворота.
- Да чтоб у меня рога на лбу выросли, если завтра здесь не будет потехи. Вот увидите.
Где-то на кладбище пугающе заухал филин.
- Птица несчастья, - заявил Неволин. – К покойнику.
- После твоих вонючих рук, всё на свете кажется счастьем, - откликнулся я.
Луна вновь скрылась за тучами, тьма сжалась, чуть заметным стал глянец дороги.
- Дождика бы, - сказал Солдатов.
- Думаешь, собаку по следу пустят, - заглянул я в его лицо.
- Всё может быть, - Сашка глубокомысленно вздохнул. – Ни на что нельзя рассчитывать, пока в мире властвует скрытая сила случая, можно только предполагать.
-
Автор темыsantehlit
- Всего сообщений: 1109
- Зарегистрирован: 01.08.2017
Re: Клуб любителей исторической прозы
- И будем теперь, как преступники дрожать и бояться каждого стука, - продолжил я печальную тему.
- А мы и есть преступники, - приговор Сашкин был неумолим. – Погоди, ещё кошмарами намаешься, как поносом. Никогда не приходилось тонуть во сне? Когда тело в непроглядной холодной воде опускается на илистое дно, голова работает, руки гребут, а к ногам будто бетонная балка прикована – тянет вниз стремительно, упрямо. Спасенья нет, конец, кровавые пузыри, взрыв лёгких….
- Бр-р-р, - подивился я Сашкиному красноречию, полез за сигаретами, начал нервно прикуривать.
Заметил, Неволин, сам болтун хороший, любит слушать красивые и страшные истории. Теперь, забывшись, он терзал зубами свои ногти и смотрел на Солдата просящее, как ребёнок, который готов слушать любую страшную сказку, лишь бы конец в ней был благополучный. Тут я и воспользовался моментом. Чуть приотстав, догнал Вовку сзади да как гаркнул на ухо:
- Отдай мою голову!
Он прыгнул вперёд, словно выпущенный из лука, и даже фыркнул, как та кошка. А Солдат сломался от смеха. Он веселился искренне, вытирал глаза, качал головой, не скоро лицо его занемело.
- Порядочная ты свинья, - как-то по-человечески сказал мне Неволин, и я порадовался за него:
- Всё просто, как мычание – не надо корчить из себя супермена.
Мы прошли уже половину пути, как вдруг в глаза ударил яркий свет автомобильных фар. Кто-то в форме прыгнул из кабины, в руках пистолет:
- Руки вверх!
- Аттас, меты!
Неволя метнулся в сторону, прочь от яркого света, мы с Солдатом следом. Бежали, сломя голову. Бежали до самого посёлка, хотя никто нас не преследовал, никто в нас не стрелял. Ленивые какие-то меты попались. А может, не менты?
Вообщем, до конца лета прожили в постоянном страхе, и немного успокоились, лишь когда закончился трудовой семестр, и мы вернулись в Челябинск.
Вот, собственно, и всё. Так что, хотите верьте, хотите нет, решайте сами - порядочную я вам вещь рассказал или ерунду какую-нибудь.
Рассказ Ханифа Шамратова
К лету на свалке нас жило уже шестеро – Шаман, я, три старика, один из которых был старухой и юродивый мальчишка, на вид ему было лет десять-двенадцать, сам он говорил, что двадцать, а судя по рассуждениям – все сорок. Мы питались отбросами, собирали бутылки, иногда находили что-нибудь ценное и обменивали у мусоровозчиков на хлеб, одеколон или бормотушку. Городские бывали здесь, тоже что-то выискивая, но мы их сторонились - у них было жильё.
Этот мужик появился невесть откуда. Оседлал свежую кучу, а я кружил неподалёку, дожидаясь, когда он набьет свой мешок или карманы. Вдруг он схватил с земли что-то и с жадностью принялся жрать. Городские пищевыми отбросами брезговали, и я понял, что на свалке появился новый бич. С этой новостью поспешил к Шаману, но пришелец окликнул меня и, так как я не остановился, вскоре догнал и, положив мне руку на плечо, повернул к себе:
- Здесь живёшь?
Был он бородат и крепок, на широких плечах болтался кургузый пиджачишко, не сходящийся на голой груди, синей от наколок. Смотрел с дружелюбным любопытством, говорил мягко:
- Один живёшь?
Я помотал головой.
- Кто смотрящий?
- Шаман.
- А мы и есть преступники, - приговор Сашкин был неумолим. – Погоди, ещё кошмарами намаешься, как поносом. Никогда не приходилось тонуть во сне? Когда тело в непроглядной холодной воде опускается на илистое дно, голова работает, руки гребут, а к ногам будто бетонная балка прикована – тянет вниз стремительно, упрямо. Спасенья нет, конец, кровавые пузыри, взрыв лёгких….
- Бр-р-р, - подивился я Сашкиному красноречию, полез за сигаретами, начал нервно прикуривать.
Заметил, Неволин, сам болтун хороший, любит слушать красивые и страшные истории. Теперь, забывшись, он терзал зубами свои ногти и смотрел на Солдата просящее, как ребёнок, который готов слушать любую страшную сказку, лишь бы конец в ней был благополучный. Тут я и воспользовался моментом. Чуть приотстав, догнал Вовку сзади да как гаркнул на ухо:
- Отдай мою голову!
Он прыгнул вперёд, словно выпущенный из лука, и даже фыркнул, как та кошка. А Солдат сломался от смеха. Он веселился искренне, вытирал глаза, качал головой, не скоро лицо его занемело.
- Порядочная ты свинья, - как-то по-человечески сказал мне Неволин, и я порадовался за него:
- Всё просто, как мычание – не надо корчить из себя супермена.
Мы прошли уже половину пути, как вдруг в глаза ударил яркий свет автомобильных фар. Кто-то в форме прыгнул из кабины, в руках пистолет:
- Руки вверх!
- Аттас, меты!
Неволя метнулся в сторону, прочь от яркого света, мы с Солдатом следом. Бежали, сломя голову. Бежали до самого посёлка, хотя никто нас не преследовал, никто в нас не стрелял. Ленивые какие-то меты попались. А может, не менты?
Вообщем, до конца лета прожили в постоянном страхе, и немного успокоились, лишь когда закончился трудовой семестр, и мы вернулись в Челябинск.
Вот, собственно, и всё. Так что, хотите верьте, хотите нет, решайте сами - порядочную я вам вещь рассказал или ерунду какую-нибудь.
Рассказ Ханифа Шамратова
К лету на свалке нас жило уже шестеро – Шаман, я, три старика, один из которых был старухой и юродивый мальчишка, на вид ему было лет десять-двенадцать, сам он говорил, что двадцать, а судя по рассуждениям – все сорок. Мы питались отбросами, собирали бутылки, иногда находили что-нибудь ценное и обменивали у мусоровозчиков на хлеб, одеколон или бормотушку. Городские бывали здесь, тоже что-то выискивая, но мы их сторонились - у них было жильё.
Этот мужик появился невесть откуда. Оседлал свежую кучу, а я кружил неподалёку, дожидаясь, когда он набьет свой мешок или карманы. Вдруг он схватил с земли что-то и с жадностью принялся жрать. Городские пищевыми отбросами брезговали, и я понял, что на свалке появился новый бич. С этой новостью поспешил к Шаману, но пришелец окликнул меня и, так как я не остановился, вскоре догнал и, положив мне руку на плечо, повернул к себе:
- Здесь живёшь?
Был он бородат и крепок, на широких плечах болтался кургузый пиджачишко, не сходящийся на голой груди, синей от наколок. Смотрел с дружелюбным любопытством, говорил мягко:
- Один живёшь?
Я помотал головой.
- Кто смотрящий?
- Шаман.
-
- Похожие темы
- Ответы
- Просмотры
- Последнее сообщение