Яков Есепкин На смерть Цины ⇐ Поэзия

[Leda]

Яков Есепкин

Фессалоникские оратории

Кто к небу кубки славы поднимал,
Повержен, твердь усеяли шеломы,
И латы лишь воитель не снимал,
Срастивший снегом наши переломы.

Печальна ль участь мертвых вояров,
Благих любимцев неба молодого,
Успенных ныне, бязевый покров
С себя еще не снявших, от второго

Пришествия свободных и вполне
Владеющих и памятью, и зреньем,
Державной воли пленников, зане
Рекрутами их видели, смиреньем

Довольные честным, временщики
У власти, а молчащие витии
Обман благословили и полки
Леглись, смертозовущие литии

Давно звучали в царствиях теней,
Живых и мертвых львов теперь забыли,
Чреды их ангелами вдоль огней
Понтонных нощно выведены были

В парафии святые, елико
Не имут сраму чести и таланта
Невольники мертвые, велико
Труждание их даже для атланта,

Готового небесности держать,
Смущая тьмы пигмеев немородных,
Хотя со львами вместе ублажать
Не стал и он бы слух жалкоугодных

Друзей коварных правящих семейств,
Царских фамилий спутников лукавых,
Властей всепредержащих, фарисейств
Затронных охранителей неправых,

О них лишь потому упомянуть
Пришлось, что были парии воспеты
Сие, могли при случае блеснуть
Известностью семейства, а поэты

Времен своих, вхождение во власть
Иль связи с ней считавшие за марку
Избранничества, пели им восласть
Пустые дифирамбы и подарку

Такому были обе стороны
И рады, и премного благодарны,
Одни таили мерзости вины,
Другие оставались небездарны,

А тождество подобное всегда
В истории находит примененье,
Не стоит, впрочем, нашего труда
И времени прозрачное сомненье

Готовность благородно разрешить,
Иные, те ли правы ли, не правы,
Не нам теперь суды еще вершить,
А здесь опять найдутся костоправы,

Какие ложи вправят остия,
Костыль ей экстатический подставят,
Иди себе и вижди, а семья
Помазанная, если не избавят

Ее от злолукавых этих свор
Урок и обстоятельства, до гроба
Крест связей тех и будет несть, в фавор
Чертей вводя, чарующая злоба

Их может главы царские вскружить,
Безумье выдать за пассионарность,
И как оборотней сиих изжить
Не ведает порою ни бездарность,

Ни истины оправдывавший жрец,
Ни вечности заложник посвященный
И с милостию царскою борец,
И знанием напрасным удрученный

Философ, чья утешная рука
Бумажные турецкие гамбиты
Легко тасует, царства и века
Мешая меж собой, одною квиты

Ошибкою оне, пугать ли им
Хоть легкостью такой необычайной
Царских сирен, о том не говорим,
Сказать еще, по прихоти случайной,

А, может, по умыслу, но иных
И более достойных вспоминаний
Извечных парвеню и неземных
Скитальцев, и творителей стенаний,

Кошмарных восстенаний мастериц
(Держать их на заметке нужно вечно),
В свиней, черных изменою цариц,
Спокойно обращавших, бесконечно

Сих париев не будем исчислять,
Но скажем, их в истории и теней
Скользящих не осталось, выселять,
Гляди, из рая некого, от сеней

Шафрановых и терпкостью своей
Лишь с винами бургундскими сравнимых,
Лиется, Марсий, свежесть и, ей-ей,
Еще псаломов, Господом ревнимых,

Мы сложим звуки дивные, в одну
Визитницу прелестно их составим,
Камены зря несносную цену
Побить стремились, буде не убавим

Теперь ее, одне лишь небеса
Внимать способны будут псалмопенье,
Еще мертвые наши голоса
Услышит не подвальное склепенье,

А небо, хорошо иль ничего
О мертвых и нагих, и об убитых
И ведемами проклятых, того,
Что зреть далось в терниями совитых

Червовых кущах нам, не перенесть
Вчерашним и грядущим небоборцам,
Варварские музеи аще есть
На свете этом, резвым стихотворцам

Туда спешить быстрее нужно, там,
Быть может, хоронители блажные
Лелеют кисти наши и к щитам
Тяжелым крепят бирки именные,

И в сребро недокрошенных костей
Глядятся, как черемы во зерцала,
Гербовники временных повестей
Листают, наша кровь им премерцала

Единожды оттуда, блядей тще ль
Сейчас терзает цвет ее укосный,
В крысиную оне хотятся щель
Завлечь бесценный светоч небоносный.

Восчаяли мы верою святой
Смертельное вино сиих разбавить,
За то и рассчитаемся тщетой,
Ошибку эту, Боже, не исправить.

Приидет Демиург ли ко Отцу,
Велит ли Тот оспаривать глумленье,
Мы ж сетовать не будем, по венцу
Всяк имеет, вот наше искупленье.

Блаженствуют во лжи временщики,
На балованье отданы свободы,
Ко жертвенникам клонит кто штыки --
На смерть одну слагающие оды.

Расплатятся еще за срам потех,
Нет роз в гробах, не было и любови,
Пускай виждят Колон, он полон тех
Розариев, горевших вместо крови.

[Leda]

Яков Есепкин

Оцветники Сеннаара

Отпустит Боже черные грехи,
Заплачет над убитыми Георгий,
И кровь сию архангелы в мехи
Сольют и сохранят для темных оргий.

А что еще привратникам хранить,
Великие святыни источились,
Жемчужную путраментную нить
Востянуть за Аид и не потщились.

Есть ангельскому бдению предел,
Нельзя его минуть в земные сроки,
Уйдем скорее, Марио, от дел
Иль вспомним византийские уроки.

Не стоят мессы наши времена,
Что десным это мелкое коварство,
Мы кровию святили имена,
Чтоб прочились державие и царство.

Но тщетен героический пример,
Когда серебро с остиев лиется
И вычурные замки у химер
В плену, и див тристия чурно вьется.

Звучит еще пленительный мотив,
А музы нарицательными стали,
Нецарственный теперь инфенитив,
Мистерий уморительны детали.

И как бы новый Чосер превоспел
Терцийские левконии и астры,
Штиль готикский давно оторопел,
Вертятся вкруг какие-то пилястры.

Нельзя, увы, гекзаметры слагать,
Певцы ночные патиной оделись,
Божественный глагол изнемогать
Устал и флики нынче согляделись.

Скабрезно вышел бастровый графит,
Хватилось разве суего витийства,
Дает обеты веры неофит
И туне клясть кабалы византийства.

Смешно им потакать, смешно и речь,
Лишь можно избежать реминисценций,
Аромы экстатичные сберечь
В черемуховых сумраках каденций.

Точат весной строфические тьмы,
Крысиные певцам внимают ушки,
Диавольской басмовой тесемы
Достало на пошейные задушки.

Герои где -- в земле они сырой,
Выходят на панели даже вдовы,
Когда бессмертье гонят через строй
И меряют холстинные обновы.

Подтечные их складки тяжелы,
Жалки и подаянья даровые,
Но смертники содвинули столы
И мелом обвели багрец на вые.

Еще настанет время пировать,
Чудесные тогда преображенья
Отметим, суе венчики срывать
Чермам с пиитов, чтящих пораженья.

Иного быть не может, велики
На требницах славянских эшафоты,
Пускай хотя узрят духовники,
По ком точились красные киоты.

По ком рыдали серебром в миру
Венчанные изнеженные дивы,
Их слезы вечно сернистую мглу
Точить должны, где резвятся Годивы.

Там пышные летают в небесех
Горящие слепые махаоны,
Приветствуют блаженствующих сех,
Записанных церковными в рахмоны.

Летиция, я буду меж теней
Ущербных, ты легко меня узнаешь,
Серебра и порфировых огней
В адницах мало, их ли обминаешь.

Равенствовать сейчас одним царям
И будем, ждут пускай своих надежей
Успенные когорты, к алтарям
Бредя за неким аспидным вельможей.

Секрет великий мне открыл гонец
Стенающий и нет ему равенства,
Здесь храмом полагается венец,
А там смешны обманы духовенства.

Есть ад, адница, нет и чистеца
Возалканного, макового рая,
Обман такой алмазнее венца,
Неживы мы, одесно умирая.

Лишь адники вершат свой приговор,
За ними князь сапфировый играет
Судьбами – и окончен разговор,
Святой урочно втуне умирает.

Столпы александрийские теперь
Позорнее холопских распинаний,
И огненный еще троится зверь,
И время не пришло воспоминаний.

Нас вспомнят поименно, во холстах
Подставят наши лбы под поцелуи,
И пусть горят на ангельских перстах
Невинной крови стонущие струи.

[Leda]

Яков Есепкин

Оцветники Сеннаара

Солиственное золото веков,
Публичку в термоядерном просторе
Лелея, от готических оков
Замковые цари избавят вскоре.

Опять присобираются без век
Святые мертвецы в топазных залах,
Чтоб глиняные куклы картотек
Сыграли на мелованных кимвалах.

Земли варварской чудный Парфенон
Возносится вне города и мира,
И терем кафкианский отражен
На цинковой доске его эфира.

Давай, Вергилий, адницы свое
Оставим на короткое мгновенье,
Гранатовое может остие
Мерцать еще без нас, отдохновенье

Даруется носителям огней
Басмовых в темном аде, чаровницы
Прекрасные ристалище теней,
Смотри, внимают, ведемы червницы

Свитые наспех бросили, глядят
Ревнительно сюда, а наши дивы
И ждут лишь, не пиют и не ядят,
Их царские осанки горделивы,

Ланиты, мелом красным упиясь,
Возвышенно горят, они внимают
Собранье, над которым, превиясь
Легко, струится нега, поднимают

Ее наверх воздушные столпы,
Туда, туда, к вершине коллонады,
А ниже книгочейные толпы
Всеправят бал, такие променады

На благо им бывают, но редки
Замысленно они, век на три делим,
Число времен имеем, велики
Меж встречами разрывы, туне целим

Высоко мы, небесные лета
Иное принимают исчисленье,
Мишени бьются низкие, тщета,
Соломон, вкруг, суетность, но томленье

Сейчас не помнить время, царичей
Урочно ждут царевны меловые,
Им бал не в радость будет, сих парчей
Червонных и желтых еще живые

Не видели, а те сидят и вниз
Точат о неге бархатные взоры,
В парче и злате глиняном, каприз
Играй быстрей, Никколо, разговоры

Сейчас не нужны дивам и теням
Благим, в сиренях книжные гурманы
Резвятся пусть, восковым огоням,
Сопирникам чудеснейшим романы

За яством пересказывают, их,
Не всех едва, в миру любили этом,
Теперь, узри, в сплетеньях дорогих
Свечные фолианты, силуэтом

Здесь каждый узнаваем, разве мы
Любви земных царевен белоликих
Не ведали еще, хотя сурьмы
Свечные присно в чаяньях великих

Сребрили взором, битые персты,
Гвоздимые иродами, претляли
Червным тем воском, благость нищеты
Узнав, на звук один определяли,

Где истинности голос, где лишь хор
Черемный, посмотри, оне толкуют
О нас еще, те ведемы, их ор
Я слышу и чего ж теперь взыскуют,

Червницы с ними, серебро свое
Мы ходом крестным Господу принесли,
Гранатовое тлится остие
Под нами, только бдят царевны, если

Сейчас мы не явимся, в ады к нам
Направятся они, я верю, девы
Прелестные, рядитесь, дивным снам
Таинства доверяйте, были где вы

Не важно, коль теперь нас дождались,
Встречайте мертвых царичей желанных,
Эфирных мужей, десно пресеклись
Очницы наши, взоров долгожданных

Огни красой немирною своей
Нимало не щадите, но взирайте
На музами избранных сыновей
И доченек мертвых преубирайте

Лишь мелом красным, златом и сурьмой,
Их северные песни с вами будут,
Алкать иного суе, но чумой
Тлеенья встречу эту не избудут.

[Leda]

Яков Есепкин

Порфировые сильфиды

Помимо снега, врезанного в рунь,
Помимо вод небесного прилива
Ничто здесь не сохранно, вновь июнь
Поманит вечность роскошью порыва.

Весна, весна, легко тебе гореть
Над куполами, в мороке простора,
Сердец еще нетронутую треть
Клеймить сусальным золотом собора.

Иные в небесах мечты парят,
Другая юность в нети улетает,
Висячие сады пускай дарят
Листы ей, кои Цинтия читает.

А мы пойдем по темным царствиям
Скитаться, по истерзанным равнинам,
Юродно бить поклоны остриям
Крестов и звезд, опущенных раввинам.

Как в жертвенники Пирра, в тьмы корвет,
Вонзятся в купол славы снеговеи,
И новых поколений палый цвет
Окрасит кровью вербные аллеи.

Пойдем, нас в этом сумрачном лесу,
Какой теперь зовется Циминийским,
Ждут фурии чурные, донесу
К читателю, ристалищем боснийским,

Скандалом в государственных кругах,
Затмивших круги дантовского ада
Иль сменой фаворитов на бегах
У Фрэнсиса, а то (веков награда)

Известием из Рима о суде
Над орденом невольных тамплиеров,
Точней, об оправданьи их, нигде
Святее нет суда для землемеров

И каменщиков тайных, славы лож
Масонских не ронявших без причины,
Чем в славном Ватикане, надо все ж
Сужденье прояснить, зане личины

Иные и известных помрачней
Терзают без того воображенье
Читательское, треба наших дней
Порой такое голоса луженье,

Уныло вопиющего в нощи
Пустой и беспросветной заявляет,
Картин (их в каталогах не ищи)
Мистических такое выделяет

Порой средоточенье, что ей-ей,
Уместней разобраться в апокрифах
Времен средневековых иль полей
Элизиумных, рдеющих о грифах,

Слетающихся тучах воронья,
Посланников аидовского царства
И вестников его, еще жнивья,
Винцентом печатленного, дикарства

Засеявших, итак, скорей туда,
Читатель дорогой, где нас черемы
Извечно ждали, где с огнем следа
Не сыщешь человеческого, темы

Рассказа не меняя, устремим
Свои благие тени, а собранье
Прекраснейшее буде утомим,
Тотчас замолкнем, скопище баранье,

Увы, предолго зреть нам довелось,
Пергаменты козлиные и рожи
С рогами извитыми (извилось
В них вервие само, которым ложи

Патиновые с ангельских времен
Опутывали слабых или сильных
Мирвольным духом, их синедрион
Достойно в описаниях сервильных

Оценивал), те роги и самих
Носителей отличий адоемных
Сейчас еще я вижу, теми их
Числом нельзя уменьшить, из проемных

Глядят себе отверстий, а двери
Захлопнуть не могу я, чрез сокрытья,
Чрез стены лезть начнутся и, смотри,
Пролезут мраморные перекрытья,

Пускай уж лучше рядом усидят,
Их жаловать не нужно, а восковье
Сих масок зримо, пьют ли и ядят,
Морочное сиих средневековье

Мы сами проходили, днесь призрак
За призраком эпохи синодальной
Глядит и наблюдает, рыбий зрак
Из Таврии какой-нибудь миндальной

Мерцал и мне, а ныне средь иных
Собраний забывая гримы эти,
Грозящие ристалищ неземных
Ложию оскорбить святые нети,

Я истинно ликую, пусть оне,
Адские переидя середины,
Калятся на божественном огне,
В червице мелованные блядины

Теряют перманенты, восковой
Маскир свой чуроносный расточают,
Оскал доселе беломеловой
Сочернивая, внове изучают

Рифмованного слова благодать,
Дивятся, елико сие возможно
В сиреневых архивах пропадать,
Удваивать и множить осторожно

Искусственный путрамент, картотек
Гофрированных кукол восхищенью
Честному наущать, библиотек
Избранниц к достохвальному ученью

Вести и подвигать, и зреть еще,
Как в томы эти Герберт Аврилакский
Глядит с архивниц, паки горячо
Сирени выдыхает, огонь флаккский

Приветствует и пламена других
Пылающих одесно духочеев,
Уверенней парфюмов дорогих
Аромат источающих, ручеев

Сиих благоуханную сурьму
Пиет, не напиется вместе с нами,
Всесладостно и горькому уму
Бывает наслажденье теми снами,

Какие навеваются всегда
Безумцами высокими, именных
Их теней роковая череда,
Смотри, из областей благословенных

Движится и течет, вижди и ты,
Читатель милый, эти облемовки
Чудесные, бежавшие тщеты,
Горящие о Слове, черемовки

Тщетно алкают виждений таких
Ссеребренными жалами достигнуть,
Нет лессиров хотя диавольских
Теперь, чтоб выше лядвий им напрыгнуть,

В былом очнуться, снова затеплить
Слезою мракобесные свечницы,
Начать гнилочерновие белить
Души бесовской, через оконницы

Стремиться в духодарческий притвор,
Лукавое хоть Данта описанье
Грешников и чудовиц, мерзкий ор
С правдивостию схожий, нависанье

Черемных теней в сребре, на гвоздях
Точащихся превешенных, горящих
Юродно тлеться будет, о блядях
Пока довольно, впрочем, настоящих

И стоящих литургий красных свеч
Давай претлеем, друг и брат, патины,
Китановый оставим аду меч,
А с Дантом за родные палестины

Идя иль с духоборником другим,
Давай уже разборчивее будем
В подборе вечных спутников, нагим
И мертвым, аще только не забудем

Скитания надмирные свои,
Мученья без участности и крова,
Медовые отдарим кути,
Пылания зиждительного Слова,

Нагим и мертвым, проклятым гурмой
Увечной и неправой, порицанью
Отверженным, по скрытой винтовой
Лестнице, не доступной сомерцанью,

Опущенным в подвалы и засим
Каким-то ядоморным и дешевым
Отравленным вином, неугасим
Творительства огонь, героям новым

Даруются пылание и честь,
И требнический дух миссионерства,
Нельзя их также времени учесть,
Хоть черемные эти изуверства

Продлятся, вспомнил снова их, но мне,
Я верю, извинит читатель это,
Мы, право, забываем о зерне,
Путем идти каким, пока воздето

Над нами знамя славное камен,
А те, смотри, уж Майгеля-барона,
Червонка их возьми, к себе взамен
Эркюля тщат, горись, эпоха она,

Безумствия черемниц в серебре,
Желтушек празднословных ли невинный
Угар преизливай, в осенебре
Палатном расточительствуй зловинный

Сим близкий аромат, свечей витых,
Кровавою тесьмой, резной каемкой,
Сведенной по извивам золотых
Их маковок вдоль черственности ломкой

Краев узорных с крыльями синиц,
С тенями, подобающими замков
Барочных украшеньям, чаровниц
Пленявших картотечных, тех обрамков

Картин дорогоценных мы равно
Во аде не уроним и не бросим,
Цимнийский сумрак червится давно,
Его и свечным течивом оросим.

Добавлено спустя 1 минуту 5 секунд:
Яков Есепкин

Порфировые сильфиды

Помимо снега, врезанного в рунь,
Помимо вод небесного прилива
Ничто здесь не сохранно, вновь июнь
Поманит вечность роскошью порыва.

Весна, весна, легко тебе гореть
Над куполами, в мороке простора,
Сердец еще нетронутую треть
Клеймить сусальным золотом собора.

Иные в небесах мечты парят,
Другая юность в нети улетает,
Висячие сады пускай дарят
Листы ей, кои Цинтия читает.

А мы пойдем по темным царствиям
Скитаться, по истерзанным равнинам,
Юродно бить поклоны остриям
Крестов и звезд, опущенных раввинам.

Как в жертвенники Пирра, в тьмы корвет,
Вонзятся в купол славы снеговеи,
И новых поколений палый цвет
Окрасит кровью вербные аллеи.

Пойдем, нас в этом сумрачном лесу,
Какой теперь зовется Циминийским,
Ждут фурии чурные, донесу
К читателю, ристалищем боснийским,

Скандалом в государственных кругах,
Затмивших круги дантовского ада
Иль сменой фаворитов на бегах
У Фрэнсиса, а то (веков награда)

Известием из Рима о суде
Над орденом невольных тамплиеров,
Точней, об оправданьи их, нигде
Святее нет суда для землемеров

И каменщиков тайных, славы лож
Масонских не ронявших без причины,
Чем в славном Ватикане, надо все ж
Сужденье прояснить, зане личины

Иные и известных помрачней
Терзают без того воображенье
Читательское, треба наших дней
Порой такое голоса луженье,

Уныло вопиющего в нощи
Пустой и беспросветной заявляет,
Картин (их в каталогах не ищи)
Мистических такое выделяет

Порой средоточенье, что ей-ей,
Уместней разобраться в апокрифах
Времен средневековых иль полей
Элизиумных, рдеющих о грифах,

Слетающихся тучах воронья,
Посланников аидовского царства
И вестников его, еще жнивья,
Винцентом печатленного, дикарства

Засеявших, итак, скорей туда,
Читатель дорогой, где нас черемы
Извечно ждали, где с огнем следа
Не сыщешь человеческого, темы

Рассказа не меняя, устремим
Свои благие тени, а собранье
Прекраснейшее буде утомим,
Тотчас замолкнем, скопище баранье,

Увы, предолго зреть нам довелось,
Пергаменты козлиные и рожи
С рогами извитыми (извилось
В них вервие само, которым ложи

Патиновые с ангельских времен
Опутывали слабых или сильных
Мирвольным духом, их синедрион
Достойно в описаниях сервильных

Оценивал), те роги и самих
Носителей отличий адоемных
Сейчас еще я вижу, теми их
Числом нельзя уменьшить, из проемных

Глядят себе отверстий, а двери
Захлопнуть не могу я, чрез сокрытья,
Чрез стены лезть начнутся и, смотри,
Пролезут мраморные перекрытья,

Пускай уж лучше рядом усидят,
Их жаловать не нужно, а восковье
Сих масок зримо, пьют ли и ядят,
Морочное сиих средневековье

Мы сами проходили, днесь призрак
За призраком эпохи синодальной
Глядит и наблюдает, рыбий зрак
Из Таврии какой-нибудь миндальной

Мерцал и мне, а ныне средь иных
Собраний забывая гримы эти,
Грозящие ристалищ неземных
Ложию оскорбить святые нети,

Я истинно ликую, пусть оне,
Адские переидя середины,
Калятся на божественном огне,
В червице мелованные блядины

Теряют перманенты, восковой
Маскир свой чуроносный расточают,
Оскал доселе беломеловой
Сочернивая, внове изучают

Рифмованного слова благодать,
Дивятся, елико сие возможно
В сиреневых архивах пропадать,
Удваивать и множить осторожно

Искусственный путрамент, картотек
Гофрированных кукол восхищенью
Честному наущать, библиотек
Избранниц к достохвальному ученью

Вести и подвигать, и зреть еще,
Как в томы эти Герберт Аврилакский
Глядит с архивниц, паки горячо
Сирени выдыхает, огонь флаккский

Приветствует и пламена других
Пылающих одесно духочеев,
Уверенней парфюмов дорогих
Аромат источающих, ручеев

Сиих благоуханную сурьму
Пиет, не напиется вместе с нами,
Всесладостно и горькому уму
Бывает наслажденье теми снами,

Какие навеваются всегда
Безумцами высокими, именных
Их теней роковая череда,
Смотри, из областей благословенных

Движится и течет, вижди и ты,
Читатель милый, эти облемовки
Чудесные, бежавшие тщеты,
Горящие о Слове, черемовки

Тщетно алкают виждений таких
Ссеребренными жалами достигнуть,
Нет лессиров хотя диавольских
Теперь, чтоб выше лядвий им напрыгнуть,

В былом очнуться, снова затеплить
Слезою мракобесные свечницы,
Начать гнилочерновие белить
Души бесовской, через оконницы

Стремиться в духодарческий притвор,
Лукавое хоть Данта описанье
Грешников и чудовиц, мерзкий ор
С правдивостию схожий, нависанье

Черемных теней в сребре, на гвоздях
Точащихся превешенных, горящих
Юродно тлеться будет, о блядях
Пока довольно, впрочем, настоящих

И стоящих литургий красных свеч
Давай претлеем, друг и брат, патины,
Китановый оставим аду меч,
А с Дантом за родные палестины

Идя иль с духоборником другим,
Давай уже разборчивее будем
В подборе вечных спутников, нагим
И мертвым, аще только не забудем

Скитания надмирные свои,
Мученья без участности и крова,
Медовые отдарим кути,
Пылания зиждительного Слова,

Нагим и мертвым, проклятым гурмой
Увечной и неправой, порицанью
Отверженным, по скрытой винтовой
Лестнице, не доступной сомерцанью,

Опущенным в подвалы и засим
Каким-то ядоморным и дешевым
Отравленным вином, неугасим
Творительства огонь, героям новым

Даруются пылание и честь,
И требнический дух миссионерства,
Нельзя их также времени учесть,
Хоть черемные эти изуверства

Продлятся, вспомнил снова их, но мне,
Я верю, извинит читатель это,
Мы, право, забываем о зерне,
Путем идти каким, пока воздето

Над нами знамя славное камен,
А те, смотри, уж Майгеля-барона,
Червонка их возьми, к себе взамен
Эркюля тщат, горись, эпоха она,

Безумствия черемниц в серебре,
Желтушек празднословных ли невинный
Угар преизливай, в осенебре
Палатном расточительствуй зловинный

Сим близкий аромат, свечей витых,
Кровавою тесьмой, резной каемкой,
Сведенной по извивам золотых
Их маковок вдоль черственности ломкой

Краев узорных с крыльями синиц,
С тенями, подобающими замков
Барочных украшеньям, чаровниц
Пленявших картотечных, тех обрамков

Картин дорогоценных мы равно
Во аде не уроним и не бросим,
Цимнийский сумрак червится давно,
Его и свечным течивом оросим.

[Leda]

Яков Есепкин

Порфировые сильфиды

Образный только свет нас призовет.
И звезды воспылают нелюбовью
К свергателям всебожеских высот,
Их выспреннему всуе богословью.

Веками ложь непросто отличить
От истины высокой, солидарность
Являя обоюдную, учить
Брались толпу мессия и бездарность,

Сказители тождествовали им,
Но черни с властным родом ненавистен
Певец любой, зиждительствам благим,
Чей умысел открыто бескорыстен,

Один дарован временем удел,
Одни судьбой подобраны вериги,
Из царствований множества и дел
Слагаются магические книги.

Не чаяний приветствует народ
Спасительную требу, но коварства
Всеядного гниющий чает плод,
В том прочие мирского государства.

А веры крепость иродам страшна,
Поэтому ль живого страстотерпца
Бытийностью доказана вина,
Векам оставит он лишь пламень сердца.

И нынее, Лукреций, посмотри,
Причастность есть царица доказательств,
Участвовал, тогда не говори
О Бруте и сакральности предательств.

Тем был убит взыскующий Гамлет,
Предательства нашедший и обмана
Мистические связи, тем валет
Снедает дам пикового романа.

Велик изменой черною всегда
Скупой на подаяния властитель,
Величию сопутствует нужда
В свидетельствах и праздный нужен зритель.

Чернь горькая внимает суете,
Скрывающейся ложи и пороку,
Плодя себеподобных в нищете,
К иному не готовая уроку.

Засим отраву красную разлив
По лядвиям чернильниц легковесных,
Выводит время свой императив
Софистики и чаяний словесных.

Они ли стоят червных наших свеч,
За сими вечность патиною тлится,
Мы розовые лилии о плеч
Крушне явим и смысл определится.

Как истинно уродцев обелить,
Одним, скорее, адовым уголем
Разметить можно их и разделить,
Чтоб лучше доустраивался голем.

Бессмертия певец не избежал,
А чашу не восполнил кровотечьем,
Соперстием ее не удержал,
Претлил язык лукавым велеречьем.

Божись теперь, Ирод-золотоуст,
Сверяй труды каратом и отвесом,
Молитвенник бери, елико пуст
Изборник, недочитанный Зевесом.

Неправие свое осознают,
С любовию встречаясь, бесов теми,
Пускай еще летают и пеют,
Хмелятся и юродствуют над всеми.

Почто святые веровали им,
Сердца губили мороком литаний,
Во лжи юдоль, теперь дано другим
Дослушать смутный хор соборований.

Ответствовать за что нам, а беды
Не выместить и там, где блещут нети,
Гнилую кровь, давай, сейчас в сады
Понурые вольем, в деревья эти.

Пусть глухо наливаются они
Смертельной четверговою отравой,
Злочерную листву клеймят огни
Пред падью отраженной и лукавой.

Сама ведь ты судьбы хотела сей,
Глаголы берегла для переписки
С архангелами, вот и лицезрей,
Как ищут Вии нас и Василиски.

Блаженные не ведают о том,
Морочны сколь посмертные лобзанья,
Над басмовым твоим успенным ртом
Не вздох парит, но призрак истязанья.

Нам в гребневой сурьме не возлежать,
Быть может, за распятие мечтами
Позволит Бог, прощаясь, руки сжать
Кровавобелоснежными перстами.

[Leda]

Яков Есепкин

Тени Лувра

Растительность меняет ипостась,
И ряженые грубыми руками
Крестьянку украшают, веселясь,
Корой дубовой, листьями с цветами,

И девственница сельская к ручью
Бежит, к благоухающей поляне,
Чтоб песнь могли хвалебную свою
Пропеть живому дереву крестьяне.

Безмолвствуя, на нивах и в садах
Обильный урожай дарят благие
Царицы, отражаются в водах
С кострами рядом девушки нагие.

Всей млечностью сверкают бедра их
Сквозь дымную вечернюю завесу,
Русалки волокут к реке одних
Топить, а мертвых тащит нежить к лесу.

Среди мохнатых рож лесовиков
Взирает божество иль гений дуба
На козни козлоногих мужиков,
Стремящих в поселянок злые губы.

Уж головы, как стонущий цветник,
В крови сухой садовника затылок,
К устам блажным, смеясь, сатир приник
Ртом горьким и похожим на обмылок.

Поверить чувство логикой конца
Нельзя, столь космополис этот узок,
Что кладезь бездны лавром близ лица
Возрос, чуть холодя угольник блузок.

Пугаясь, закрывая темный стыд,
Теперь и не приветствуя поблажки,
Красавицы смущают аонид,
Расплющив белорозовые ляжки.

В овине плодовитым будет скот,
И радовать начнет цветенье риса,
Блеск Троицы венчание влечет
И яблоко горит в руке Париса.

Гори, гори божественным огнем,
Земные освещай юдоли, блага
Сиянность эта праздничная, в нем
Таится наркотическая влага

Сандаловых деревьев, Елион
Дает огоню мускус и граната
Подземный аромат, и Аквилон
Сверкает где-то рядом, аромата

Нежнее и желанней вспомнить я
Теперь не стану браться, неги дивной
Забыть нельзя, колодная змея
Иль змей, невинной Еве и наивной

Свой искус предлагающий, они
Лишь жалкого плодовия вбирали
Гнилостную отраву кожей, мни
Себя хоть искусителем, едва ли

Возможно у Гекаты испросить
Нектарное томленье, вина, хлебы
Уже евхористические, пить
Нектар облагороженный из Гебы

Небесных кубков, яствия вкушать,
Преломленные тенями святыми,
Нет, это создается, чтоб решать
Могли певцы с царями золотыми

Вопросы и задачи, для мессий
Оставленные мертвыми богами,
Подвластные не времени, витий
И книжных фарисеев берегами,

Безбрежностью пугавшие, одне
Астарты исчислители иль школы
Какой-то авестийской жрицы, в сне
Пророческом великие глаголы,

Согласные и с кодом, и с ценой
Знамения таинственного, знанья
Частичного, увидеть могут, зной
Теперь лиет Зефир, упоминанья

О силах темных я б не допустил
В ином контексте, зноя благодатность
Навеяла сие, а Бог простил
Такую очевидную невнятность

Урочного письма, вино горит
Сейчас в любом офорте, в червной фреске,
Господь с учениками говорит,
Я слышу речь Его, на арабеске

Мистической является письма
Лазурного таинство, но шифровый
Еще неясен смысл, а сурема
Кровавая точится, паки новый

Теснят финифтью ангелы завет,
Серебряною патиной обрезы
Порфирные уравнивают, свет
Лиется Богоданный, паки тезы

Сознанье внять младое не спешит,
Окармленные кровию, но вера
Взрастает и привносится, вершит
Судьбу Христос-мессия, наша эра

Берет начало, ангелы блюдут
Дарованные альфы и омеги,
Апостолы на вечере восждут
Червленого вина и Слова неги,

И вот убойной кровию вино
Становится, а кровь опять лиется
В сосуд подвальный, буде решено,
Так бысть сему, о серебре виется

И царствует пусть Слово, исполать
Предавшему и славившему, вечно
Зиждительство такое, не пылать
И агнцам без реченности, конечно

Служение любое, но Ему
Служить мертвым и нищим положенно,
Елику мало крови, мы письму
Своей добавим, всякое блаженно

Деянье и томленье во Христе,
Нет мертвых и живых, конец началу
Тождествен, а на пурпурном листе
Серебро наше руится, лекалу

Порфировому равенствует мгла,
Прелитая в тезаурисы, темы
Не ведаем и слава тяжела,
И Господи не скажет ныне, где мы,

Куда глядеть сейчас и на кого,
Ведет к благим ли зеленям дорога,
Спасет живых ли это баловство,
Зачтется ль откровение, у Бога

Престольниц будем истинно стоять,
Молчанье дорогого наше стоит,
И в мире мы не тщились вопиять,
И там реченье пусть не беспокоит

Спасителя и Сына, велики
Хождения, скупа вершинность цели
Миражной, аще косные жалки,
Так мы сие, но прочие ужели

Честно возвысить ложию хотят
Себя, а руки алчные скрывают,
Вина ли им и хлебов, освятят
Другие кровь четверга, пировают

Другие пусть над хлебом и вином,
Еще я помню праздников томленье
Освеченных, каким волшебным сном
Забыться, чтоб обрящить устремленье

К звездам и небам, истинно молчать,
Не речь опять с бесовскими шутами,
Безмолвствовать, как в церковях кричать
Начнут иродных толпы, и перстами

Ссеребренными только на крови
Зиждить хотя и суетные ямбы,
А мало станет Господу любви,
Креста и терний, кровью дифирамбы

Пустые с Ледой вместе отчеркнуть,
Летицией иль Цинтией, невестой
Названной и успенной, окунуть
В бессмертность и финифти за Авестой

Навеки прежелтевшее перо,
Свести багрицей тусклые виньеты
Нисану бросить горнее тавро,
Венчать ему надежней мраком светы,

Чем нам дразнить рождественских гусей
И выспренности тщиться прекословить,
Довольно требы этой, не для сей
Живой и мертвой ратницы лиловить

Разорные муары, а вино,
Дадим еще уроки фарисейству
И скаредности, втуне снесено
В погреб опять и присно, святодейству

Обучены мы небом, геть, чермы,
Коль праздники еще для вас не скрыты,
Нести сюда начинье, от чумы
Беречься чурной будем, лазуриты

Пускай себе мелованно горят,
Звучания и эхо умножают,
Нас ангелы одесные узрят,
Недаром Богоимные стяжают

И глорию, и лавры, волшебства
Законы им астрийские знакомы,
Облечь языки мертвые, слова
Никчемные в порфировые громы

И молнии, в тезаурисный чад
Кадящийся они еще сумеют,
Напудрить их слегка и на парад
Небесный ли, гранатовый, сколь млеют

От выспренних созвучий бредники
Аидовские, полные проказы
И жабьих изумрудов, ввесть полки
Ямбические, пурпурные стразы

Прелив на колонтитулы, гуашь
С финифтью вычурною верх линеек
Огранных снарядив, таким не дашь
Забыться меж пульсирующих змеек

Летейских, во сребристых неводах,
Свечном ли обрамлении карминном,
С бессмертием бумага не в ладах,
Но есть иные области, о винном

Церковном аромате будем тлесть
Еще мы неоднажды, вспоминанья
Нас пленные не бросят, паки есть
Визитницы иные, где признанья

Теперь и вечно ждут невесты, лад
Оне внимают стройный и высокий,
Алкают не сиреневых рулад,
А песней наших траурных, стоокий

Хромовник не страшит их, не ему
Царевен обучать и мироволить,
Нас девы дожидаются, сему
Воспомниться, духовников неволить

Посмеет разве иродный плакун,
Черемная окарина, гарпия
Тартарская, за праздничный канун
Содвинем кубки разом, Еремия,

Дионис и сиречный Златоуст,
Нам некому сейчас зело перечить,
Сад Капреи отцвел, Елеон пуст,
Архангелы молчат, блажным ли речить,

Когда налились кровью словари,
Немеют посвященные, о чаде
Нечистые слагают попурри
Юродствующих, это ль в дивном саде

Останется для праздничных теней,
Мы Ирода еще представим деткам
Успенным и сукровицу сеней
Затеплим винной аурой, серветкам

Кровавым доверяйте, други, то
Серебро, с воском литое по смерти
Из белых наших амфор, их никто
Не выбиет, ни бражники, ни черти.

[Leda]

Яков Есепкин

Тени Лувра

Инцест, кровосмешенье туч морозных,
Днем олицетворяющих табу,
Снег этот сотворило в далях зведных,
Налистником толкнуло на борьбу.

Воспомнишь ли иные декабрины
И патину, и мраморность волны,
Что нимфам ледяные окарины,
Бессмертие плодят их ложесны.

И все ж, хотя еще в сурьме кусты,
Пусть здравствует он миг -- руда мороза,
Средь эллинской порочной красоты
Как есть неоклассическая роза.

Смотри, печаль моя, на этот снег,
Летицией звалась ты, а эллины
Тебе иное б имя дали, нег
Сандаловых не знала ты, маслины

С оливками сторонне отцвели,
Кустовья арабийские зачахли
Теперь, со кипарисовой земли
В тартариях желты зелени, прах ли

Внизу не тот, иль гумус очерствел
Без слез девичьих, даже иглы хвои
Маньчжурской редки, зерна от плевел
Нельзя и отделить, белы сувои

Одне пред Новогодьем, потому
Нас ангелы встречают всюду, вместе
Мы ходим, розоимную сурьму
Глядим, позднее к ангельской сиесте

Урочно торопимся, до горы
Волшебной далеко еще, но мерно
Течет благое время, а пиры
Нас ждут всегда, в досуге этом скверно

Одно лишь обстоятельство, цветов
Забыли мы аромат и названье,
Снега сейчас, игольчатый готов
Мороз ударить, неких волхвованье

Снегурочек игрушечных, невест
Раскрасных, принцев дымчатых мешает
Ясней средоточиться, но Гефест
Не дремлет и огни провозглашает

Рождественские данностью, оне
Горят уже вольготно, за снегами
Опустится покой, в холодном сне
Мы грезить будем, будем жемчугами

Апрельскими, а, впрочем, для весны
Сейчас уже не время, наш розарий
Божественно прекрасен, взнесены
Готические шпили в небо, парий

И нищих амстердамских замечать
Не велено опять, сии, быть может,
Отосланы черемами, печать
Призрачная на них, блажным поможет

Их царе бедный, принцы нам глядят
В сиреневые очи и принцессы,
Юродивых браменники следят,
Когда-то ад им стоил нощной мессы,

А нынче заменить вождей чурных
Сложней, чем выпить яду куфель в датском
Неладном королевстве, теменных
Отверстий мало здесь, коль на арбатском

Капище ты не лег, красно Невы
Граниты не испробовал на прочность,
Волной не поперхнулся ли, увы,
Хлебнул ее премало, беспорочность

Свою лихим художникам явил,
Жрецов постмодернизма озадачил
Асбестовым ликовником, совил
Терцины богонравно, преиначил

Значенье духовидческих доктрин,
Искусственности рамочной теченье,
На страты глянул остро, окарин
Кармных там не внимая, возвращенье

Патин фламандских ложных не приял,
Пастелей декадансных иль триолов
Не узрел, хватит в Дании менял
Вычурного искусства, чтоб монголов

Тартарских дело честно завершить,
В пенаты ехать вряд ли нам придется,
Чем Гамбург плох, в Стокгольме согрешить
Чермам их князь велел, еще найдется

Ушам незвучный яд в тюльпанной мгле
Голландии, в Париже восприимном,
В любимой Христиании, земле
Гамсуна или Бьернсона, в мздоимном

Отечестве почто и умирать,
Уж лучше европейские столицы
Отравленно и замкнуто взирать,
Блюдут оне вековые червницы

И смерть здесь разве празднику сродни,
Отечеству оставим ту скаредность,
С какой оно чернило простыни
Под нами, славских лиров очередность

Споспешествуя водкою белить,
Наушничая, службой у порока
Верша судеб избранничество, лить
Не будем и слезинки, но широка

Дорога в ад и узкие пути
В спасение, такое помнить нужно
Хоть скаредным чинам, еще цвести
Весной зеленям, явимся окружно

И глянем на централы площадей,
На сады ботанические, домы
Искусств, библиотечницы вождей,
Столичные подземки, где содомы

Тлеющие мерещатся чермам,
Оне сюда бывали с темью вхожи,
И шлись мужи катками по умам,
А сбили только черемные рожи,

Наперсникам разврата ли нужны
Мессии, плачь хотя, юдоль родная,
Искали вечной странники весны,
Зима одна виждится им свечная,

Елику Новогодье впереди,
Мы помнить жалких регентов не станем,
Черемы, тех следи иль не следи,
Орут пускай, как пурпурами грянем

О мертвое серебро, на крови
Церковь явим хорической ораве,
Очнутся сами пастыри, лови
Снег черный, ювенильность, мы не вправе

Пенаты милой Родины судить,
Высокое страшится тех удобиц,
Какие присно ангелы следить
Лишь могут, низких истин и усобиц

Нам горько наблюденье, в стороне
Достойней пребывать певцам, а оры
Звучат и в храмах темных, не в цене
Высотность, яко башни и затворы

Пусты равно, туда ли собредем,
Летиция, мы знаем только розы,
А ведали иное, так грядем
Вперед еще, не вспомним, так стрекозы

Цезийские случайно приведут
К оцветникам, им терпкие нектары
Кружат больные головы, не ждут
Пусть семеро единого, гектары

Парафий светлых в зелени благой
Опять огнем нисана возгорятся,
Даруется Отечеству другой
Избранник, ангелы пусть не корятся

Охранные, нельзя беречь певца
Нощного, в круге свеч его невеста,
Не зрят местоблюстители венца
О службе, очарованного места

Не вспомнят и губители, самим
Ужасен деспотии образ, роем
Валькирии проносятся, томим
Дождями Амстердам, каким героем

Спасен он въяве будет, мы ж, опять
Вторю, иродных нищих равнодушно
Минуем, время катится ли вспять,
А замки переносятся воздушно

Туда, туда, за Родины порог,
Внизу она дымится и алкает
Геройства, паки вымощет чертог
Костьми и мертвым сребром, отсекает

Ее от крыши мира темноты
Алмазная китана, башни эти
В рубинах со кошмарной излиты
Рябиновой крушницы, благо, нети

Приемлют не такое, но парша
И мраморную крошку разъедает,
Блаженного Василия круша
Соборствие, Кремль сказочно лядает,

Чего еще не видел красный брук,
Мертвых ли, концертирующих ведем,
Иосиф, брат Блаженного, на крюк
Сволочь успел себя, а мы уедем

Далече из неверящей Москвы,
Скелеты по шкафам пускай пылятся,
Глядят за слогом нежные волхвы,
Каким всенощно станем изъявляться,

Нет правды и в сиренях золотых,
Гадай на пятипалой, так браменный
Уснет при смене, выглядит святых
Какой-нибудь гишпанец современный,

Обувкой тяжкостопной наградит,
Шагай по брукованию, кареты
Тебе ли ожидать, Нева рядит
Свои, чурные также парапеты

С колоннами ростральными в сурьму,
Золоченную временем и кровью,
Нет, горе и высокому уму,
И святости, рождественской любовью

Столь мило нам, Летиция, дышать
В беззвездности, о розах серебриться,
Лишь сребро не подводит, воскрешать
Начнут и ангелкам благодариться

С тобою будем, нынее балы
Нас царственные ждут, следят филики
За чермами, а знать ли похвалы
В миру за святоборчество, но лики

Не время днесь темнить, голодных треб
Пел северный пиит благоуханность,
Рождественский опреснок, белый хлеб
Засим преломим, стоит недыханность

И мессы амстердамской, и свечей
Волшебной Христиании, а горы
Досужные вспоем, когда грачей
Увиждим на Вальпургиевку, хоры

Полнощные зовут своех певцов,
Стольницы снизу, грузные кувшины
С клико барвенным выше, без венцов
Узнают нас альфийские вершины,

Туда спешим, где яства, свечи, тьма
Игрушечная, елочная цедра,
Порфировая зелень, сурема,
Встречает нас Гортензия иль Федра,

Благое Новогодье для благих,
И мертвое серебро горьким зельям
Да сладостным десертам в дорогих
Розетницах идет, замковым кельям

Пора гореть святошно и гореть,
Веселию фаянсов расточаться
О златности, одесным умереть
Нельзя, а можно смерти наущаться.

[Leda]

Яков Есепкин

Лорелее

1

Пока еще земная длится мука,
В седой воде горит реальный свод,
У жизни есть надмирная порука,
Которую ничто не разорвет.

И к вьющемуся золоту простора
Сквозь требник черноблочной пустоты
Сгоняет неизбежность приговора
Последние тяжелые мечты.

Накат небес, загробный жест Цирцеи
И черный снег, поставленный сгорать
Меж бездн столпом, -- чем ближе, тем страшнее
Держаться за пяту и умирать.


ΙΙ

Днесь трагик перед взором Мельпомены
Робеет, и клянут материки
Не видевшие огнеликой сцены
Чердачники, парчовые сверчки,

Да на подмостках спят ученики
Пред серебристым взором Мельпомены;
Днесь листья попадаются в силки
Кустов, а жизнь рождается из пены

И к телу приколачивает явь,
И в опере поют басами черти,
И ты в душе оплаканной оставь
Все, должно тлеть чему и после смерти.


III

Оставь, как оставляют навсегда
В миру по смерти красной упованья,
Теперь сочится мертвая вода
Меж губ и ложно молвить дарованья

Огонь и святость боле не велят,
Пусть лгут еще певцы и словотворцы,
Им славу падших ангелов сулят,
А мы, Фауст, преложим разговорцы

Пустые, хватит этого добра
В изоческих юдолях, за надежды
Оставленные дарствовать пора
Черемников, ссеребренные вежды

Потупим и зерцальницы в желти
Свечной преидем благо, адской флоры
Церковные боятся, но прости
Сим юношам и старцам, Терпсихоры

Иль Талии не знавшим, им одно
Сияло богоданное светило,
А мы и четверговое вино
Пили, и благоденствовали, мило

Нам это вспоминание, церковь
За утварями свет подлунный прячет
От регентов своих, лазурью кровь
По требе не становится здесь, плачет

О юноше Иуде весело
Божественная Низа, льются вина
В огнях превоплощенные, зело
Балы, балы гремят, нам середина

Земной и бренной жизни тех огней
Свеченницы явила, в изголовье
Оне стояли морно средь теней
Юродствующих висельников, совье

Полунощное уханье прияв
За вечности символ, мы о порфирах
Зерцала перешли, убогий нрав
Главенствует в аду, на мглы гравирах

Теснятся огнетечия химер,
Альковные блудницы воздыхают
О царственных томлениях, манер
Искать ли здесь приличных, полыхают

Басмовых свеч завитые круги,
Чурные ворогини зло колдуют
Над гущею кофейной, сим враги
Духовные, в окарины и дуют,

Иосифу сколь верить, без числа
Кружащиеся нимфы, хороводниц
Вниманием балуют ангела,
Упавшие с небес высоких, сводниц

Вокруг точатся мрачные чреды,
Кого для панн сиреневых отыщут
Оне теперь, нетеневой среды
Тяжелые смуроды, лихо свищут

Разбойные соловки тут и там,
О Шервуде забудь попутно, рядом
Пеют унывно ведемы, к хвостам
Русалок льнутся черти, неким ядом,

Живым пока неведомым, оне
Их поят и лукавые скоринки
Отсвечные в глазницах прячут, вне
Кругов огнистых гои вечеринки,

Померкнувшие фавны говорят
На странном языке, мертвой латыни
Сродни он, божевольные горят
Порфировые донны, герцогини

С кровавыми перстами веретен
Барочные кружевницы на прочность
Испытывают адскую, взметен
К замковым сводам пламень, краткосрочность

Горения желтушного ясна
Гостям, текут хламидовые балы
Фривольно, ядоносного вина
Хватает рогоимным, а подвалы

Еще хранят бургундские сорта,
Клико с амонтильядо, совиньоны
Кремлевские, арома разлита
Вкруг свечниц золотящихся, шеньоны

Лежат мелированные внутри
Столешниц парфюмерных, примеряют
Урочно их чермы и упыри,
Личин замысловатость поверяют

Гармонией чурной, еще таким
Бывает редкий случай к верхотуре
Земной явиться с миссией, каким
Их огнем тлить, в перманентном гламуре

Блистают дивно, Фауст, отличи
Цесарок адских, те ж творят деянья
Расчетливо, каморные ключи
Гниют внизу, а шелки одеянья

Запудривают бедные мозги
Певцов, глядят на броши золотые
И верно покупаются, ни зги
В балах не видно, где теперь святые,

Где требницы высокие, горят
Одних черемных свечек средоточья,
И чем царевны мертвых укорят
Мужей иль женихов еще, височья

Давно их в терни, серебром персты
Порфировым и цинками увиты,
Певцам бывает мало высоты,
Но присно достает бесовской свиты

Внимания и милости, от мук
Сих баловней камен легко избавить,
Реакция быстра на каждый звук
Небесный, всуе черемам картавить

Негоже, им дается за пример
Хотя б и твой сюжетик, друг полночный,
А дале тишина, узнай химер
Меж пигалиц рождественских, урочный

Для каждого готовится пролог
Иль в требе мировой, иль с небесами
Равенствующий, юности за слог
Платить грешно, а святость голосами

Барочных опер высится туда,
Где быть и должно ей, но те пифии
Свергают времена и города,
Их узришь, в бесноватой дистрофии

Никак не различить оскал тигриц,
К прыжку вобравших когти, злобногласных
Пантер черногорящих, дьяволиц
Холодных, с адским замыслом согласных,

Одну я мог узнать пред Рождеством,
Сквозь хвои мишуру она глядела
Из матового зеркала, с волхвом
О чем-то говорила или пела

По-своему, хрустальные шары,
Сурьмой и златом вдоль перевитые,
Тисненые глазурью, до поры
Взирая, мигом очницы пустые

Засим в меня вперила, жалость к ней
Мне, друг мой, жизни стоила, однако
Печаль не будем длить, еще огней
Заздравных ждут нас течива, Лорнако,

Итурея, Тоскана ль, Коктебель,
Немало дивных местностей, где спрячут
Нас мертвые камены, эту бель
Височную легко узнать, восплачут

Утопленные ангелы, тогда
Явимся во серебре и порфирах,
Нам в юности безумная Звезда
Сияла, на амурах и зефирах

Давно кресты прочатся, таковы
Законы жизни, планов устроенье
Влечет демонов, истинно правы
Не знавшие бессмертия, троенье

Свечное и патиновых зерцал
Червницы зрим, Фауст, нас флорентийский
Ждет красный пир, еще не премерцал
Взор ангела Микеля, пусть витийский

Горчит отравой бальною язык,
Цыганские бароны бьют куферы
Серебряные эти, но музык
Боятся фьезоланские химеры

И дервиши Себастии, певцы
Лигурии и сирины Тосканы,
Елику наши бойные венцы
Сиим не по размерам, возалканы

Одне мы, аще много в червной тьме
Злоизбранных, стооких и безречных,
По нашей всепорфировой сурьме
Лишь смертников узнают неупречных.

[Leda]

Яков Есепкин

БАРОККО АНДЕГРАУНДА

Во льдах сердец, в сих глыбах плитняков
Не высечь и во имя искупленья
Сокрытые склепеньями веков
Святые искры вечного моленья.

Гранил их серный дождь, летейский вал
Онизывал свечением узорным,
О тех воспоминать, кто забывал,
Чтоб все могли пред огнищем тлетворным.

Бездушные теперь гробовщики,
Глазетом ли украсить наши гробы,
Хоть розовые паки лепестки
Идут ко винам августовской пробы.

Нам отдали цветы свой аромат,
Как грянем в барбарийские кимвалы,
О Боге всплачет горестный сармат,
Эллин узрит иродные подвалы.

Тем ядрица багряная мила,
Пусть пирствуют алкающие манны,
Содвинем тени кубков у стола
И бысть нам, потому благоуханны.

Тлеением и оспой гробовой
Делятся не вошедшие в обитель,
Кто в колокол ударил вечевой --
Окровавленный Фауста губитель.

Распишет вечность древние муры
Скрижалями и зеленью иною,
И челядь разожжет золой костры,
А вретища заблещут белизною.

Горенье это высь нам не простит,
Искрясь темно в струях кровеобильных,
От мертвого огня и возлетит
В бессмертие зола камней могильных.

Тогда преобразимся и легко
Всех проклятых узнаем и убитых,
С валькирьями летавших высоко,
Архангелов, задушками совитых,

Из басмовых адниц по именам
Веками окликавших, Триумфальных
Им дарованных арок временам
Кровительство раздавших, буцефальных

Влачителей своих у Лорелей
Оставивших в табунах кентаврийских
Для красного купания, полей
Не зревших елисейских, лигурийских

Не внявших арф высокую игру,
Бежавших от Иосифа Каифы
В Кесарию Стратонову, в миру
Венчавших тернием славские мифы,

Иосифа Великого одно
Карающей десницы не бежавших,
Эпохи четверговое вино
Допивших и осадок расплескавших

Серебряный по битым остиям
Сосудов, из которых пить возбранно,
Украсивших собой гнилостных ям
Опадины, зиять благоуханно

И там не оставляя, огнем вежд
Когорты себастийские и турмы
Итурейские пирровых надежд
Лишивших, всевоительные сурмы

На выцветшие рубища прелив,
Замеривая ржавые кирасы,
Страшивших костяками под олив
Шафрановою сенью, на атласы

Победные уставивших амфор
Хмельное средоточье, фарисеев,
Алкавших кровь и вина, пьяный ор
Взносивших до лазурных Элисеев

И жаждущих не мирности, но треб,
Не веры миротворной, а глумленья,
Их жалуя крестом разорный хлеб,
Лишь кровию его для искупленья

Порочности смягчая, не коря
Отступников и другов кириафских,
Алмазами чумные прахоря
Бесовских содержанок, иже савских

Обманутых царевен, от ведем
Теперь не отличимых, во иродстве
Рядивших, тени оных на Эдем
Вести хотевших, в дивном благородстве

Не помнящих губителей своих,
Уродиц и юродников простивших,
Чересел и растленных лядвий их
В соитии веселом опустивших

Картину чуровую, жалкий бред
Отвязных этих черм и рогоносцев
Не слышавших и звавших на обед
Фамильный, где однех милоголосцев

Дородственных, любимых сердцем душ
Собрание молчалось, разуменье
Несловное являя, грузных туш
Блядей не уличавших, а затменье

Головок божевольных их, козлов
Приставленных напарно возлияний
Не видевших урочно, часослов
Семейный от морительных блеяний

Всего лишь берегущих, за альбом
Именной векопестованной славы
Судьбою расплатившихся, в любом
Позоре отмечающих булавы

И шкипетра сиятельную тень,
Взалкавших из холопской деспотии,
Блажным очехладительную сень
Даривших и утешные литии,

Хитона голубого лазурит
Признавших и убойность разворота,
О коем чайка мертвая парит,
Бредущему чрез Сузские ворота

Осанну певших, честью и клеймом
Плативших десно скаредности рабской,
Визитным означавшихся письмом,
Духовников от конницы арабской

Спасавших, смертоимное копье
Понтийскому Пилату милосердно
С оливою подавших, на цевье
Винтовия их смерти безусердно

И тихо опиравшихся, в очах
Всех падших серафимов отраженных,
Удушенных при черемных свечах,
Сеннаарскою оспой прокаженных,

Еще для Фрид махровые платки
Хранящих, вертограды Елионской
Горы прешедших чрез бередники,
Свободных обреченности сионской,

Но мудрости холодного ума
Не тративших и в варварских музеях
Трезвевших, на гербовные тома
Взирающих теперь о колизеях

Господних, сих бессонную чреду,
Злопроклятых, невинно убиенных
Узнаем и некрылую орду
Превиждим душегубцев потаенных,

Содвигнутых на тление, к святым
Высокого и низкого сословья
Летят оне по шлейфам золотым,
А, впрочем, и довольно многословья.

Офелия, взгляни на ведем тех,
Встречались хоть они тебе когда-то,
Грезеточных бежались их утех,
А всё не убежали, дело свято,

Под ним когда струится кровь одна,
Лазурной крови нашей перепили
Черемницы, но прочего вина
Для них не существует, или-или,

Сих выбор скуден присно, потому
И сами распознать угрозы темной
В серебре не сумели, по уму
Их бедному не числили заемной,

Точней, неясной крепости сиих
Удушливых объятий, а позднее,
Узнав природу чаяний мирских,
Обманов ли, предательств, холоднее

Каких нельзя еще вообразить,
Прочения, зиждимого во аде,
Убийственную сущность исказить
Уже не были в силах, чтоб награде

Кружевниц тьмы достойной передать,
Соадский уголок им обиходить,
Забыть козлищ пергамент, благодать
Лиется аще к нам, но хороводить

Оне серьезно, видимо, взялись,
Упившись кровью агнецев закланных,
Досель, смотри, вконец не извелись
Бесовок табуны чертожеланных,

Пиют себе пускай, близнится час,
Как их мерзкообразные хламиды
Спадутся сами, движемся под пляс
И оры буйных фурий, аониды

Простят нам беглость почерков, химер
Картонных экстазийные ужимы
Умерят и смирят, и на манер
Музык небесных, гением движимы

Сибелиуса, Брамса ли, Гуно,
Волшебного Моцарта, Перголези,
Неважно, отыграют нам равно
Кантабиле иль реквием, а рези,

Оставшиеся в небе от черем,
Запекшиеся в пурпуре собойном,
Сведут могильной краскою, чтоб тем
Барельефную точку на разбойном

Пути явить наглядно, и цемент,
Крушицу мраморную либо глину
Внедрят, как экстатический фермент,
В иную адоносную целину,

Где место и убежище найдут
Прегнилостные гусеницы снова
И патинами сады обведут,
Где каждой будет адская обнова

Примериваться, Фриде во урок
Платки грудные будут раздаваться,
Тому положен промысел и срок –
Без времени чермам собороваться.

Без времени их адские столпы
Аидам в назидание алеять
Кримозно станут, гойские толпы
Кося, чтоб звезды розовые сеять.

[Leda]

Яков Есепкин

Декаданс для N.

По контурам блуждающих огней,
Змеиным жалам и горящим косам
Нам выход в царство мертвенных теней
Укажут, яко мрамор камнетесам.

Пройдя врата в портальном серебре,
Персты утопим в перстни и браслеты,
На золотопокрасочной коре
Заблещут огнелистные букеты.

Встречай гонимых странников, Аид,
Князей хмельных сокликивай на тризну,
Преявились мы в сонме аонид,
Сынки мертвые зреют ли Отчизну.

Пусть мается без царичей она
Иль, может, о Ироде веселится,
И нам несите ж горького вина,
Мгновение одесное пусть длится.

Коль здравствуют иродников толпы,
Зерцала не увиждят крысолова,
Свое нерукотворные столпы
Взнесем помимо детища Петрова.

Честно хотели Господу служить,
Пенаты благоденственные славить,
Но время не пришло елику жить,
Демонов станем песнями забавить.

Главы и полотенца с плеч долой
Слетели, востречай теперь успенных
Героев, диаментовой иглой
Языцы протыкай сиих блаженных.

Духовничества сказочную стать
Вновь ложный свод багрит и яд столешниц,
Мы будем о любви воспоминать
И чествоваться профилями грешниц.

Ступают дивы белые легко,
Цитрарии под узкими ступнями
Еще благоухают высоко,
Виются за понтонными огнями.

Здесь камень бренный -- памятник блажным,
И праведники тьму загробных далей
Очами выжигают, чтоб иным
Помочь найти святой багрец скрижалей.

Морок его непросто различить,
Скрижали сами тернием увиты,
Лишь свет начнется пелены точить
Смугою, значит, близко лазуриты,

В каких еще брадатый Моисей
Сверкает и беседует с мессией,
А снизу торговец и фарисей,
Распятые позднее Византией,

Темно глядят на Господа Христа
И, празднуя всехрамовые торги,
Софиста-книгочея от листа
Ночного отрывают для каторги

Воскресных пирований и трапез
Недельных, тайных вечерей отмольных,
Эпохами влекомых под обрез
Лжетворных фолиантов и крамольных,

Скорей, Огюст, невежественных книг,
Беспамятству сонорных эпитафий,
Угодных душам выбритых расстриг
И желти битых временем парафий.

Так вот, чтоб смысла нить не утерял
Читатель терпеливый, лазуриты
О первом приближении сверял
С реальною картиной Маргариты

Избранник, Гретхен юной проводник
В миры иные разве, прорицатель,
Целованный Христосом ученик,
Никак не краснокнижник и писатель.

А мы, заметим только a propo,
У них во многом черпали науки
Миражность исторической, скупо
Сегодняшнее время на поруки

Небесные, учености самой
Задето нарицательное имя,
Грозят недаром тирсом и сумой
Века тому, кто Господа приимя,

Об истине решился гласно речь,
Глас трепетный возвысил, от юродства
Хотел младых героев остеречь,
Явил пример земного небородства.

Одна тому сейчас награда есть,
Посох незрячий с патиной темницы,
Сочли б витии древние за честь
Такое жалованье, но страницы

Истории новейшей не пестрят
Геройства образцами, низких тюрем
Временщики бегут и мир дарят
Письмом, всечуждым золота и сурем,

И даже на примере вековом
Контактов человечества с Аидом,
Нельзя теперь хвалиться торжеством
Ученой достоверности и видом,

Хоть внешне соответствующим тьме
Библейской, о которой и горели
В злаченом багреце иль суреме
Скрижали, кои праведники зрели.

Простит ли мне читатель записной
Письма и рассуждений тривиальность,
Но в башне под опалою свечной
Одну внимал я мрачную сакральность

И видел, что с Фаустом нам вкушать
Лазурные и черные текстуры,
Дилеммы безответные решать
С химерами темниц и верхотуры.

В потире лишь осадок ветхих бурь,
Слезой обвитый, цветом ли чешуйным,
И мы узрим, как черную лазурь
Двуперстием пробьет кровавоструйным.